Никон не смог наладить нужного взаимодействия. Взалкал власти этот могучий монах, захотел выше положенного подняться. Только удивительного в этом ничего не было. Возьми учебник истории, почитай про Европу тех времен. То же самое, а подчас еще страшнее. Но это был правильный строй самодержавной власти.
А Петр? Он это дело погубил и полностью изолировал свой слух от мнения других государственных людей. У него единственным коллективным органом остался только всепьянейший Синод, на котором гости регулярно упивались, как свиньи. Это шаг вперед или назад? То-то. Петр стал настоящим узурпатором. А мы сегодня себя за уши хватаем: откуда у нас Ленин, откуда у нас Сталин? От Петра, вот откуда!
– Постой, постой, – поднял руку Данила, словно отгораживаясь от льющегося потока хулы. – Ты готов вместе с водой выплеснуть и младенца. А реформирование государства, а создание регулярной армии, а табель о рангах, строительство Питера и многое другое?
– Вот тут мы подходим к духу его реформ, – не сдавал своих позиций отец. – Они от чего, от стремления сделать жизнь людей лучше? Нет, конечно! Петр не человека, а государство возвел в святую ипостась. Государство и армия были для него всем. Строить новые управленческие органы и армию не так сложно, как менять экономику. Вот оно и получилось: чиновников наплодили, армию вооружили, а крестьянин как был у помещика в плену с деревянной сохой, так и остался.
Но это все только цветочки. В истории каждой нации могут быть всякие беды, она может попасть на грань вымирания, но остается нацией до тех пор, пока в ней существует национальное самосознание. А вот по национальному самосознанию русских людей Петр Алексеевич и шарахнул сильнее всего. Он западничество в Россию притащил. Думаешь плохо то, что он дворян заставил по-немецки шпрехать и камзолы носить? Эко горе! Нет! При Петре появилось презрение ко всему исконно русскому. Мы с тех пор стали учиться своего русского стесняться и перед немцем кланяться, вот беда. А до этого такой напасти не было. Каждый знал – православное самодержавие есть неколебимый оплот народной жизни. Оно и оплот, оно и лекарство от всяких невзгод. Петровское западничество стало это все порочить. Император вырастил новую знать – неверующее дворянство, которое уж и по русски-то не говорило.
Ясное дело, всякие историки пели Петру осанну, а с их подачи эту осанну продолжают петь и сегодня. Договариваются до того, что при Петре Россия стала благополучной. Вот вранье! Вот представь себе: Россия – это крестьянский океан. Хоть что-нибудь к лучшему в этом океане изменилось? Ничего! А вот для узкой кучки его сатрапов стало лучше. Дворцы, усадьбы, бонны, гувернеры!
Ну ладно, Петр решил ряд территориальных проблем, хотя военачальником он был весьма посредственным. А вот почему его территориальные приобретения считаются такими великими, непонятно. Ведь Россия расширялась и до Петра, и после него. Его отец присоединил Украину, а его дочь прирастила аж тысячи километров Сибири и вышла на побережье Атлантики.
Вот, сынок, если подвести черту, то неизвестно, чего больше: пользы или вреда. Я-то думаю, что больше вреда. Хозяйство он затормозил и сильно от Европы отстал, зато открыл ворота всякой немчуре, которая стала наши традиции вытаптывать. Вот от чего мы до сих пор страдаем.
– Честно говоря, батя, за десять лет работы в Германии и разъездов по другим странам я понял, что мы с ними все-таки очень разные. Что интересно, внешне все вроде бы похоже. И мы, и они, безбожники, живем с женами и любовницами, хотим иметь отдельную квартиру и отдельную машину, смотрим футбол и пьем пиво. Но произойдет какой-нибудь, вроде бы не очень выдающийся, случай – и сразу понимаешь: мы разного поля ягоды.
Ты, может, помнишь, я после восьмого класса пошел к шабашникам на стройку, в подсобники – хотел на велосипед себе заработать. Попал в бригаду какого-то Васька. Васек этот – мужичонка совсем незаметный. Маленький, косолапый, тихий. Только руки сильные, словно клешни у краба. Жена у него была беременная, уже на сносях. Тоже, вроде, не красавица, а что-то в ней было… Свет материнства. Ну, кроме работы мы и отдыхали, конечно. И заметил я, что поест Васек свою похлебку, отойдет в сторонку, ляжет в траву на спину, зажмет стебелек в зубах и что-то вполголоса бормочет. А я же подросток, дурачок еще, не понимаю, что есть вещи, в которые соваться нельзя. Любопытно, что это Васек там говорит. Терпел-терпел, а потом все ж таки тихонько к нему подполз и спрашиваю:
– Василий Батькович, а что это вы все разговариваете, интересное дело…
Васек не обиделся нисколько и говорит:
– Слыхал, как пчела жужжит? Это она звуком между собой и ульем через воздух ноту устанавливает. Ей без звука нельзя. И я, как пчела. С Главным говорю. Мне ведь много надо. Значит, я ему сообщаю, что свою работу сделал, а он пущай теперь свою делает. Видишь, Тоньке дитя родить потребно без приключений. Нам всем не болеть, а то бездомные. Маяться будем… Да еще многое другое.
– А веришь ты в это все? – спрашиваю.
– А ты веришь, что воду можно пить? – отвечает.
– Если веришь, то и меня когда-нибудь поймешь.
Много лет прошло, а я вспоминаю и думаю: как он к Богу привязан оказался? Никто его, явно, этому не учил, сам три класса школы кончил да и пошел по свету мотаться, умом сильно не прирос, книжек отродясь не читал, а с Богом разговаривает. Значит, есть связи, которые независимо от нас существуют и однажды могут в любом человеке пробудиться. В любом ли? Не могу себе обычного немецкого работягу в таком состоянии представить. Священника или монаха – могу. А вот такого полуграмотного немецкого Васька – ни за что. Не потому, что немцы нам душой уступают, нет. Об этом говорить – уже гордыня. Почему – не знаю. Не будет он, лежа на лугу, с Господом разговаривать, а пойдет он пиво пить или к жене под бок. В этом между нами разница. И никакой западной культурой эту разницу не перешибешь.
– Значит, все-таки разные мы. Я тоже так думаю. Когда в конце войны мы их в плен толпами брали, я на такое дело обратил внимание. Упадет кто-то в колонне – обязательно помогут, подопрут. Коллективизм высоко развит. А перед смертынькой ни один не перекрестится, ни один о Боге не вспомнит. А у всех на пряжках «С нами Бог» выдавлено. Они от другого режиссера пришли, не от Бога, понимаешь?
– Что это ты все про Бога говоришь, сам-то ведь неверующий, – с недоумением заметил Данила и вдруг вспомнил: когда из дома выносили гроб с телом его бабки, матери отца, тот отвернулся в угол, стер двумя пальцами слезы с глаз и быстро перекрестился. Это был единственный случай за всю жизнь Данилы с родителями.
– Кто меня знает, сын, верующий я или нет. Учили быть неверующим, а научили быть никаким. Но, по правде говоря, живет внутри какой-то свет. Только это отдельная тема. Устал я, давай лучше выпьем по маленькой.
Отец разлил по рюмкам крепкого и вонючего самогона домашнего разлива. Выпил, крякнул. Потом, прищурившись, спросил осторожно:
– Как там у вас с Зоей?
– Все по-старому. Никак не склеивается дело.
– Что же между вами стряслось? С самого начала не ладите!
– Не знаю, отец. Всю голову себе об эту думу расшиб. Не понимаю.
– Может, ты к ней недостаточно внимательно относишься. Она ведь мать твоих детей, особенной любви хочет.
– Да, мать детей. Но что в этом особенного? Я-то ей всю любовь отдал, а взаимности нет. Взаимность должна быть. Детей она, конечно, хороших родила и воспитывает. Только что в этом особенного, все женщины рожают.
– Если бы ты был единственным балбесом, который так думает, я бы только посмеялся. А у нас целая страна балбесов, что очень прискорбно. Рождение ребенка – это не такое уж и самопроизвольное дело. Здесь очень многое зависит от матери. Очень многое! От ее материнского таланта, например. Настоящая женщина начинает любить своего ребенка еще до зачатия. Она предвосхищает его приход и сосредоточивает в своем лоне любовь. Понимаешь? Это уже само по себе искусство духовной жизни. Вокруг нее творится черт те что, проблема на проблеме, идет борьба за существование, нервы испытываются стрессами, а она уходит в себя, концентрируется на своей природе и начинает любить грядущего ребенка!
Потом он приходит и поселяется в ней, и она становится его защитницей и хранительницей. А как это сложно, сынок! Ведь он чувствует все, что чувствует она! Его надо защитить от всего нехорошего, что через нее может достичь и его. Ей необходимо вырвать из себя все плохое, загасить страсти, отгородиться от зла.
