циркулярку освятил бы – и дело с концом. Но в описываемую эпоху еще действовала установка райкома партии в Бога не верить, в чубаровской церкви попа не имелось, а сама она успешно использовалась для полезной функции овощехранения. Так что пальчики летели. И не только у рядовых колхозников. Это еще куда ни шло. Нечистая сила покусилась и на само руководство трудового коллектива имени Клары Цеткин. В исторически сжатый срок утрату пальцев понесли главный инженер, агроном и лично председатель колхоза.
Но если инженер и агроном захаживали иногда в столярку освежиться стопочкой-другой самогона, то председатель и дороги туда не знал. А ведь попал и пострадал нешуточно.
В тот печальный день он чинно-благородно получал у себя в кабинете инструктаж от представителя райкома партии по путям повышения надоев молока. Районный товарищ был еще молодым руководителем, без необходимых навыков оказания помощи на местах, и ближе к вечеру отправился в анабиоз в одиночку. А Владимир Иванович был трезв, как оловянный солдатик. Приладил он вместе с водителем баранью ногу отдыхавшему начальству под мышку, скантовал его в УАЗик и отправил в районную столицу.
Ну, чего еще надо? Иди с Богом домой. Жена уж сколько дней не видела. Нет, понесло Синькина к циркулярке.
И никто не знает, чего он там пилил. Только ближе к ночи с воем примчался председатель к проживавшему неподалеку ветеринару, и тот накрутил ему столько бинтов на правую руку, что из марлевой кувалды торчал только один средний палец.
Здесь мы снова должны сделать отступление и отметить следующее.
Конечно, когда у человека остается на руке один палец, это уже само по себе немалое несчастье. Но не будем забывать, что дело происходит в деревне Бобоеды.
Вот если отвлечься от этого населенного пункта, например, забыть о нем ко всем чертям и спросить себя, какую ассоциацию мог бы вызвать у заграничного художника Сальвадора Дали одиноко торчащий среди культей средний палец руки? Нарисовал бы, наверное, этот Сальвадор маяк среди скал или еще какую-нибудь чепуху. Тут, кстати, завклубом Людаха Гирина выставляла его картинки в вестибюле своего очага культуры. Так бобоедовцы всем селом решили, что у этого художника на чердаке с детства водятся мыши. Уж в Бобоедах одиноко торчащий палец с маяком сравнивать не станут.
А зная, с чем землячки сравнят образовавшуюся конфигурацию, еще больше опечалился председатель колхоза. Он имел все основания полагать, что кличка «Двучлен» станет самым щадящим вариантом его будущих обозначений.
Ветеринар же перед тем, как везти Синькина в райбольницу, быстренько сбегал в столярку и собрал председателевы персты в целлофановый пакетик. Он давно не был в Окоянове и не знал, в какой стадии там находится нейрохирургия на текущий момент. Вдруг она широко шагнула вперед и пришивает гражданам утерянные члены?
Однако хирург Пыряев, человек хмурый и всегда готовый отрезать пациенту лишний орган, заявил ветеринару, что хирургия – это улица с односторонним движением. «Что упало, то пропало», – объяснил он Синькину. Культи его хирург заштопал и велел оставшимся пальцем почаще крутить у виска для напоминания самому себе о несовершенстве человеческого разума.
В общем, случай с председателем переполнил чашу терпения, и колхозное руководство собралось на внеочередной пленум.
Так они и сидели в кабинете Синькина: сам председатель с шестью перстами, инженер с восемью и агроном с девятью. Полностью был укомплектован только секретарь парторганизации, так как в силу своей теоретической профессии никогда к механизмам не приближался.
П л е н у м н а ш е л:
1. По сравнению с осенне-зимним сезоном прошлого года, потери пальцев в колхозе им. Клары Цеткин возросли в шесть раз. Научного объяснения наметившейся тенденции не имеется.
2. Инженер колхоза собственными глазами видел, как циркулярка сама включалась и выключалась ночью в пустом помещении столярки и пускала в потолок снопы искр.
3. Секретарь парторганизации заверил пленум, что зеленые черти, которые живут у него под столом на кухне, ведут себя мирно и к столярке отношения не имеют.
П л е н у м п о с т а н о в и л:
1. Привезти из Чубарова бабку Степаниду. Пусть применит свою специфическую методику для нейтрализации негативной тенденции.
На следующий день водитель Синькина конспиративно доставил из соседнего Чубарова гражданку Степаниду, известную на всю округу своими связями с несуществующими антинаучными силами. Бабка успешно заговаривала бородавки, отворачивала и приворачивала любовные дела, но особенно хорошо ей удавалась остановка запоев.
Мероприятие по изгнанию нечистой силы решено было не афишировать, чтобы не попасть под огонь критики райкома партии. Из рядовых колхозников на нем присутствовал только водитель председателя. Он и рассказывал потом, что когда бабка, побормотав свои заговоры, брызнула на циркулярку святой водой, откуда-то из распределительной коробки с визгом шарахнулась в помещение непонятная темная тварь и, прокатясь кубарем по воздуху, исчезла за дверью. А мотор циркулярки сам по себе крутанулся, рассыпая снопы голубых электрических искр по все мастерской, а затем выбросил мощный столб пламени. Через две минуты мастерская горела с той погибельной быстротой, с какой горят старые, просохшие сосновые строения. Комитет по изгнанию нечистой силы едва успел эвакуироваться из столярки и никаких мер по ее спасению не предпринимал. Глядя на бабку, которая беспрестанно осеняла себя крестным знамением, Синькин отвернулся и тоже перекрестил себя украдкой торчавшим из бинтов пальцем. Последовал ли за ним парторг, водитель не видел, но сам, когда рассказывал, крестился, забыв про то, что недавно являлся делегатом районной комсомольской конференции.
С той поры в Бобоедове стало спокойнее. Пальцы уже по воздуху не летали, и люди вздохнули с облегчением. Опять же, пришло указание сверху – колхоз, как не оправдавшую себя форму земледелия, переименовать в кооператив. Тут все проявили сообразительность и при акте переименования ликвидировали Клару Цеткин раз и навсегда. Были, конечно, предложения под эту сурдинку дать новое название и самой деревне. Хватит, мол, настрадались. Но все-таки патриотически настроенные обитатели взяли верх. Нам себя стыдиться нечего, – сказали они. Так что стояли Бобоеды и стоять будут назло всем насмешникам.
На следующий день Данила спросил отца о рассказе. Тот рассмеялся, затем достал из комода упаковку исписанных листов.
– Вот воспоминания твоего деда, вот воспоминания твоей тетки, а вот и мои записки. Видно, в крови у нас есть тяга к бумаге, только, как видишь, писателей не получилось. Не получится и из меня. Стар уже. А рассказ этот так, баловство. Развлечение пенсионера.
– Знаешь, отец, я в литературе не силен, но читать мне было интересно.
– Ладно, ладно, сынок. Вопрос этот обсуждению не подлежит. Есть у меня кое-что подобное еще. Может быть, когда-нибудь достанется тебе по наследству.
На этом разговор их был окончен, но Данила потом много раз возвращался в мыслях к этому эпизоду, удивляясь тому, как неожиданно и удивительно может быть проявление человеческой духовности.
