туристом. Небрежно заказал себе порцию джина.
— Блу джинс энд тоник, — пошутил Головкер, — джинсы с тоником.
Бортпроводница спросила:
— Вы из Польши?
Неужели, подумал Головкер, у меня сохранился акцент?..
В ленинградском аэропорту ему не понравилось. Все казалось серым и однообразным. Может быть, из-за отсутствия рекламы. К тому же он прилетел сюда впервые. Так уж получилось. Тридцать два года здесь прожил, а самолетом не летал.
Головкер подумал: что я испытываю, шагнув на родную землю? И понял — ничего особенного.
Поместили его в гостинице «Октябрьская». Вскоре приехала Муза — нервная и беспокойно озирающаяся по сторонам. Оставила ему пакет с деньгами.
Головкер испытывал страх, усталость, волнение. Больше часа он провел в гостинице, а Лизе так и не звонил. Что-то его останавливало и пугало. Слишком долго, оказывается, Головкер этого ждал. Может быть, все последние годы. Может, все, что он делал и предпринимал, было рассчитано только на Лизу? На ее внимание?
Если это так, задумался Головкер, сколько же всего проносится мимо? Живешь и не знаешь — ради чего? Ради чего зарабатываешь деньги? Ради чего обзаводишься собственностью? Ради чего переходишь на английский язык?
Головкер взглянул на часы — половина десятого. Припомнил номер телефона — четыре, шестнадцать… И дальше — сто пятьдесят шесть. Все правильно. Четыре в кубе… Он совершенно забыл математику. Но телефон запомнил — четыре, шестнадцать… А потом — те же шестнадцать в квадрате. Сто пятьдесят шесть…
Потрясенный, Головкер услышал звонок, раздавшийся в его собственной квартире. Один раз, другой, третий…
— Кто это? — спросила Лиза.
И через секунду:
— Говорите.
И тогда он глухо выговорил:
— Квартира Головкеров? Лиза, ты меня узнаешь?
— Погоди, — слышит он, — я выключу чайник.
И дальше — тишина на целую минуту. Затем какие-то простые, необязательные слова:
— Ты приехал? Я надеюсь, все легально? Как? Да ничего… В бассейн ходит. У тебя дела? Ты путешествуешь?
Головкер помолчал, затем ответил:
— Экспорт-импорт. Тебе это не интересно. Подумываю о небольшой концессии, типа хлопка…
Далее он спросил как можно небрежнее:
— Надеюсь, увидимся?
И для большей уверенности добавил:
— Я должен кое-что вам передать. Тебе и Оле.
Он хотел сказать — у меня два чемодана подарков. Но передумал.
— Завтра я работаю, — сказала Лиза, — вечером Ольга приглашена к Нахимовским. Послезавтра у нее репетиция. Ты надолго приехал? Позвони мне в четверг.
— Лиза, — проговорил он забытым жалобным тоном, — еще нет десяти. Мы столько лет не виделись. У меня два чемодана подарков. Могу я приехать? На машине?
— У нас проблемы с этим делом.
— В смысле — такси? Я же беру машину в рент…
Вот он заходит (представлял себе Головкер) к человеку из «Автопроката». Слышит:
— Обслуживаем только иностранцев.
Головкер почти смущенно улыбается:
— Да я, знаете ли… Это самое…
— Я же говорю, — повторяет чиновник, — только для иностранцев. Вы русский язык понимаете?
— С трудом, — отвечает Головкер и переходит на английский…
Лиза говорит:
— То есть, конечно, приезжай. Хотя, ты знаешь… В общем, я ложусь довольно рано. Кстати, ты где?
— В «Октябрьской».
— Это минут сорок.
— Лиза!
— Хорошо, я жду. Но Олю я будить не собираюсь…
Тут начались обычные советские проблемы. «Автопрокат» закрылся. Такси поймать не удавалось. Затормозил какой-то частник, взял у Головкера американскую сигарету и уехал.
Приехал он в двенадцатом часу. Вернее, без четверти двенадцать. Позвонил. Ему открыли. Бывшая жена заговорила сбивчиво и почти виновато:
— Заходи… Ты не изменился… Я, откровенно говоря, рано встаю… Да заходи же ты, садись. Поставить кофе?.. Совсем не изменился… Ты носишь шляпу?
— Фирма «Борсалино», — с отчаянием выговорил Головкер.
Затем стащил нелепую, фисташкового цвета шляпу.
— Хочешь кофе?
— Не беспокойся.
— Оля, естественно, спит. Я дико устаю на работе.
— Я скоро уйду, — ввернул Головкер.
— Я не об этом. Жить становится все труднее. Гласность, перестройка, люди возбуждены, чего-то ждут. Если Горбачева снимут, мы этого не переживем… Ты сказал — подарки? Спасибо, оставь в прихожей. Чемоданы вернуть?
— Почтой вышлешь, — неожиданно улыбнулся Головкер.
— Нет, я серьезно.
— Скажи лучше, как ты живешь? Ты замужем?
Он задал этот вопрос небрежно, с улыбкой.
— Нет. Времени нет. Хочешь кофе?
— Где ты его достаешь?
— Нигде.
— Почему же ты замуж не вышла?
— Жизнь так распорядилась. Мужиков-то достаточно, и все умирают насчет пообщаться. А замуж — это дело серьезное. Ты не женился?
— Нет.
— Ну, как там в Америке?
Головкер с радостью выговорил заранее приготовленную фразу:
— Знаешь, это прекрасно — уважать страну, в которой живешь. Не любить, а именно уважать.
Пауза.
— Может, взглянешь, что я там привез? Хотелось бы убедиться, что размеры подходящие.
— Нам все размеры подходящие, — сказала Лиза, — мы ведь безразмерные. Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты.
— Это не алименты, — сказал Головкер, — это просто так. Тебе и Оле.
— Знаешь, как вас теперь называют?
— Кого?
— Да вас.
— Кого это — вас?
— Эмигрантов.
— Кто называет?
