Схватил планшет и армейский карманный фонарик, подаренные мне дядей перед отъездом. Я с ними не расставался. При них я чувствовал себя солидно, тем более что карты нашей местности были только у меня и у командира. Так что во время походов я был как бы его правой рукой.
Выбравшись из палатки, я наткнулся на командира.
— Молодец, что фонарь взял, — неожиданно похвалил он. — И еще, Марек, возвращайтесь быстрее, гроза собирается. И на границе осторожней.
Я догнал ребят. Было душно. Над горами со стороны границы появились тяжелые темные тучи. Говорить не хотелось, каждый думал о своем. Сзади плелся Богдан с пилой, которая при ходьбе изгибалась и издавала противные ноющие звуки.
Вскоре с основной дороги мы свернули на каменистую тропку, круто поднимающуюся в гору. Мы вошли в старый, густой лес. Вел нас Анджей. Тропка совсем близко подходила к границе. По другую сторону холма, за ручьем, была Чехословакия.
Чудная штука граница, думал я, глядя на лес с чешской стороны. Он ничем не отличался от нашего. Граница… Значит, что-то здесь кончается, а что-то начинается. На первый взгляд не видно никакой разницы. Получается так же, как с нашим лагерем: сегодня мы еще все вместе, в лагере, а завтра каждый из нас будет дома, среди совсем других забот… а может, и сам станет немножко другим. И эта дорога, по которой мы идем, станет воспоминанием, чем-то далеким, бывшим когда-то… Граница. Сколько же границ пересекаем мы каждый день, даже не отдавая себе в этом отчета.
Вот мы четверо… Идем вроде вместе, но каждого отделяет какая-то граница. Можно ее преодолеть? В книжках пишут, что можно…
— Иди ты к черту со своей музыкой! — заорал вдруг Яцек на Богдана. — Не могу больше! Воет, как нечистая сила.
— Не поминай черта всуе, — изрек Анджей.
— Попробуй понеси ее, — заныл Богдан. — Увидишь, каково ее тащить…
— Ну уж это не мое дело, — сказал Яцек холодно, — несешь и неси, но чтоб тихо было.
— Сейчас из леса выйдем, а там лесничество недалеко… — успокоил всех Анджей. — Можем прямо через луг рвануть, так ближе.
— Я знаю, я там тоже был, — обрадовался Богдан.
— А нам плевать, где ты был, — оборвал я.
— Именно, — поддержал Яцек, — ты пилу тащи, а нас не трогай.
«А может, мы с ним чересчур? — подумал я про Богдана. — Идет тихий, послушный, пилу несет… Может, он и ничего?.. Срываем на нем зло, а он даже не понимает, за что терпит».
Мы вышли из леса. Оказалось, что дождь уже идет, под соснами мы его просто не чувствовали. Анджей огляделся:
— Сейчас ливанет! Пока добежим до места, полные ведра наберем. Ну, с богом! — закричал он и выскочил на луг.
Мы бежали по лугу, поскальзываясь на мокрой траве. Вымокли мы сразу, ливень накрыл нас неожиданно. Ведро било меня по одной ноге, планшет по другой. Где-то сзади слышалось повизгивание пилы. Но до лесничества было уже недалеко. Первым добежал Яцек, следующим был Анджей. Когда я подбежал к крыльцу, они стояли, отряхиваясь и вытирая мокрые лица.
— Ну, этот свое получил… — сказал Яцек, но уже без злобы в голосе. — Мы, правда, тоже. Мокрые курицы!
— Ты все ныл, что скучно. Вот тебе и приключение! — засмеялся Анджей.
На крыльцо вбежал Богдан:
— Правильно вышли?
— Ты ж хвалился, что был у лесника! — сказал Анджей насмешливо. — Холодно, вытрись. — И протянул ему платок.
Мы постучали в дверь, но никто не отозвался.
— А что, если там нет никого? — спросил Богдан.
— Оставим тогда все на крыльце.
— Да не о том речь, — занервничал Яцек. — Где грозу переждем? Обсохнуть надо.
— Надо посмотреть, горит ли в окнах свет.
— Верно. — Яцек выскочил под дождь. — Жертвую собой ради общества…
Через минуту он вернулся.
— Стучи громче.
За дверью послышались шаги.
— Кто?
— Свои! — громко сказал Богдан. — Добрый вечер! К леснику. С делегацией.
— Чего ты несешь? — шепнул я.
— Да пусть! — сказал Яцек. — Делегация — это звучит, а то пришли с ведрами…
— Его нет, — услышали мы из-за двери. — В город поехал. Завтра приходите.
— Может, он открывать боится?
— Может, и боится. Граница рядом, лес…
Анджей попробовал еще раз:
— Откройте. Мы из лагеря, дело есть.
Дверь открылась, и мы, спотыкаясь, вошли в дом. В сенях было темно. Только войдя в комнату, мы увидели хозяина. Это был сгорбленный старик.
— Не повезло вам, хлопцы… — сказал он вполголоса. — В такую погоду…
— Мы от имени всего отряда, — как всегда, гладко начал Богдан, — хотим поблагодарить за помощь…
— Сына нет, — прервал его старик, — завтра вернется.
— Можно переждать у вас дождь? — спросил Яцек и, не дожидаясь ответа, отодвинул стул и сел к столу. За ним Богдан.
— Тише!.. — шепнул Анджей. — Не видите, что ли?
Только теперь я заметил, что на кровати лицом к стене лежит кто-то прикрытый одеялом.
Старик посмотрел в сторону кровати, покачал головой:
— Не повезло вам… беда тут у нас. А помочь нельзя.
Мы переглянулись — что тут скажешь?
Старик в растерянности стоял посреди комнаты, как бы не зная, что с нами делать.
Дождь лил как из ведра, сверкали молнии, гроза проходила как раз над нами. Мы молчали. Наконец Анджей кашлянул и сказал:
— Мы пилу с ведрами на крыльце оставили. Никто не украдет?
— Кому здесь? Нет никого…
Снова стало тихо.
— А болезнь эта… что-нибудь серьезное? — спросил я, чтобы как-то поддержать разговор.
Старик взглянул на меня:
— Откуда мне знать? Видать, серьезное… Боли у нее начались, днем. А потом все хуже, хуже. А мы тут одни. Беда… Хорошо, хоть уснула.
Вдруг мы услышали слабый стон, больная зашевелилась, потом снова стало тихо.
Богдан поерзал на стуле и шепнул:
— Может, пойдем? Постоим на крыльце, подождем. Неудобно, сидим тут, мешаем…
— Почему это мешаем? Сидим тихо… — сказал Яцек. — С ума сошел? Куда идти?
Старик услышал их.
— А вы посидите, — сказал он. — Посидите. И нам будет спокойнее.
Анджей увидел висящий на стене телефон, подошел к нему.
— Вы звонили врачу? Надо же с больной что-то делать… — И, не дожидаясь ответа, снял трубку. Подержал ее около уха, встряхнул раз, другой и положил на место.
Больная снова зашевелилась. Старик подошел к кровати, поправил одеяло. Потом глубоко
