одобренных никак не желал попадать. Более того, с точки зрения Департамента, он являлся личностью подозрительной как давний сторонник равноправия свободных конвертеров. Отец Ли даже помогал финансово некторым благотворительным обществам, объявленным после начала войны вне закона, поскольку они выступили против законодательных ограничений для разумных алгоритмов в пределах Мета. Ли понимала, что политические предпочтения отца могут отразиться в будущем и на ней, но ничего не могла с этим поделать. Отец был человеком откровенным и, если верил во что-то, то взгляды свои проповедовал публично.
Она прекратила ежедневные виртуальные визиты в семью и прервала все прочие связи. Не желая лгать родителям, в особенности отцу, Ли не давала никаких объяснений, чем вызвала недоумение и даже обиду с их стороны.
Поначалу все проблемы компенсировались «Глори».
Теперь, приходя к ней, Тексток уже не разговаривал, и она восприняла это с облегчением. Глядя на него — а он по-прежнему являлся в самых разных аспектах, — она уже с трудом убеждала себя, что там, внутри, все же он, он настоящий, а не…
Не что?
Не что-то страшное, о чем не хотелось и думать. Иногда ей казалось, что оболочка из кожи и волос всего лишь скрывает те самые физические принципы, изучением которых он занимается. И главный из них — хромодинамика. Его телесные аспекты — пожилой мужчина, юнец, мужеподобная девица — все чаще отдавали предпочтение ярким нарядам плохо сочетающихся цветов. Некоторые даже меняли цвет кожи — так появлялись синяя рука, наполовину зеленое и наполовину красное лицо, голубые пальцы. Что касается главного аспекта Текстока, двадцативосьмилетнего мужчины, то он превратился в невразумительную ходячую карикатуру на себя прежнего.
Работа Текстока все более сводилась к исследованию «цветовых» характеристик кварков. Кварки — субатомные частицы, составляющие протоны и нейтроны, которые, в свою очередь, образуют ядро атома. Цвет рассматривался им как грубая аналогия электрического заряда в атоме, но только вместо положительного, отрицательного и нейтрального, он мог быть синим, красным или зеленым.
Тексток приходил. Они сидели либо за столом в кухне, либо на диване в гостиной. Иногда Ли вставала — приготовить чаю или закуски. Тексток пил и ел. На вопросы отвечал — коротко, одним предложением. Потом в квартире снова наступало молчание. Затем, как будто по прошествии отведенного кем-то времени, наступала пора принять «Глори».
Глаза Текстока вспыхивали новым светом. Они садились рядом и держались за руки. Руки у него всегда были теплыми и нежными — независимо от выбранного им аспекта. Она помнила, что раньше ладони у него бывали прохладными и шероховатыми. Ей это нравилось. Теперь у него как будто всегда был жар — какой бы цвет он ни предпочел.
Но все мысли о прошлом — а также о настоящем и будущем — быстро исчезали. Ее наполняло глубокое ощущение удовлетворенности. Счастья от хорошо сделанной работы. Но какой работы? Да, исследования продвигались, но никакими впечатляющими успехами она похвастать не могла.
Должно быть Амесу виднее, чем ей следует быть довольной. Он одобряет ее работу, а иначе она бы ничего такого не чувствовала. Так ведь? Она на своем месте. Все хорошо. Разве нет?
После того, как Тексток уходил, Ли спрашивала себя, не становится ли она все более похожей на него. Не поглощает ли ее нечто безымянное, некий чужой, более сильный разум.
Наконец упорный труд в Комплексе Б начал приносить первые плоды.
Сначала наступил прорыв в решении не слишком большой, но важной и сложной проблемы, которую она сама поставила перед собой. Проблема имела отношение к «оценочной» характеристике гравитонов, открытой еще Рафаэлем Мерседом более пятисот лет назад. Мерсед, крупнейший ученый со времен Эйнштейна, в основном определил главные направления изучения физики на полтысячелетия. Помимо прочего, он открыл и описал первые гравитоны — частицы, ускользавшие от физиков на протяжении предшествующих столетий.
Его знаменитая фраза звучала так: «Оказывается, атомы — то есть все элементарные частицы — есть крохотные машины времени».
Гравитоны не существуют в настоящем, вот почему никому не удавалось их обнаружить. Примерно так же, как фотон является «посланцем» света, гравитон несет в себе квант временной «энергии». Эта энергия неотличима от информации, и гравитоны занимаются тем, что летают туда-сюда во времени, указывая другим частицам, что им надобно делать и как себя вести, и в целом связывая любые возникающие парадоксы. Сама гравитация есть интерферограмма, созданная их прохождением, — накатывающая на берег и вызванная лодкой волна, но не сама лодка.
«Я не могу сказать, имеет ли вселенная как целое какое-либо значение, — писал Мерсед. — Но на локальном уровне она ведет себя так, как будто имеет».
Гравитоны «решают», как вывести квантовые частицы из сложных временных парадоксов.
«Я бы списал эти парадоксы на гравитоны, которые как бы собираются вместе и решают, что делать с тем или иным парадоксом. Решения никогда не совпадают в точности, но в них просматривается определенная тенденция сохранять реальность такой, какой мы ее знаем».
Мерсед понял, как заставить гравитоны принимать «решения». С помощью своего друга и коллеги, инженера-нанотехника Фейра Отто Бринга, он обуздал и использовал коммуникативную энергию для того, чтобы вынудить гравитоны сообщать нужную ему информацию. Именно это открытие стало фундаментальной основой для создания гриста. Везде и повсюду грист работает мгновенно. Не быстрее света, но мгновенно.
Каждый школьник знает назубок знаменитое уравнение Мерседа:
FT = (pq — qp) + mc2
FT здесь будущее помноженное на время как постоянная функция, pq и qp — квантовые матрицы, а mc2 — скорость света в квадрате.
Ли, разумеется, заучила эту формулу еще в школе вместе со всеми. Но позднее — как раз перед тем, как корабль с Мерседом и его друзьями врезался в Солнце, — великий ученый сделал один загадочный комментарий. Обнаружили его в последнем полученном с корабля сообщении, в документе, известном как «Путешествие изгнанников».
«Думаю, что я ошибался, — сказал Мерсед, — насчет времени. Нет возможности объяснять детально, но предполагаю, что однажды кто-нибудь присмотрится повнимательнее к F в моем уравнении. Не исключаю, что кое-что в нашем прошлом можно изменить к лучшему».
На протяжении последующих лет многие пытались воспользоваться этой подсказкой Мерседа. Выдвигалось немало теорий, но все они так и не дали ответа на вопрос, что именно имел в виду знаменитый физик.
В уравнении Мерседа F означает будущее. Все будущее помноженное на все время — прошлое, настоящее и будущее — дает в результате один-единственный гравитон. Точнее, два гравитона — один, который существовал в прошлом со спином равным 0, и один, который существовал в будущем со спином +2.
Специализацией Ли были спин-0 гравитоны — то есть частицы, путешествующие из настоящего в прошлое (или наоборот) и доставляющие блоки энергии — что-то вроде временных почтальонов. В настоящем их наблюдали с помощью устройств, вызывающих экстремальные парадоксы в пространственно-временно континууме. Фактически весь грист содержал в себе как раз такие крохотные машины времени. Каждый кусочек гриста — своего рода детектор гравитонов.
Обычно грист обнаруживал лишь синхронные явления в настоящем. Изредка, в крайне экстраординарных обстоятельствах, он обнаруживал прошлое.
Спин-0 гравитоны сообщали информацию только на основе принципа необходимого знания — то есть только то, что нужно знать квантовой частице для разрешения парадокса на субмикроскопическом уровне, а не то, кто, скажем, был свидетелем запуска первого спутника в бывшем Советстком Союзе, или кто пишет диссертацию о победах Юлия Цезаря в Галлии.
Случались, однако, весьма интригующие исключения из общего правила. Одно из них — весьма странный эффект, известный как «конвертерный дежа вю». Иногда, причем, как будто без какой-либо видимой причины, детали мозаики сами складывались в «историю» и конвертер — цифровая часть
