Царство медное

ворвалась в ваш кабинет. Еще и распоряжаться начала…

— Да, вы вели себя по-хозяйски, — шутливо поддакнул Виктор.

И оба рассмеялись.

Принесли чай и посыпанные сахарной пудрой булочки.

Теперь, когда барьеры были разрушены, Лиза разговорилась. Она рассказала Торию про свою учебу в Славене, про наглеца Пеша и разгромленную в пух и прах статью.

— Как же, как же, — вспомнил Виктор. — Я помню. Конечно же, Гутник… Ну, вы были довольно резки в своих суждениях.

— Я должна была, — возразила Лиза. — Ведь если не верить в то, что делаешь, не верить в результаты своей работы — зачем тогда вообще заниматься наукой?

— Вы по-своему правы, — не мог не согласиться Виктор. — Что ж, мне нравится ваша пылкость и приверженность идеалам. Пожалуй, я мог бы дать вам рекомендации.

Лиза расцвела.

— Это было бы прекрасно! — воскликнула она. — Но теперь вы понимаете, почему меня так огорчила и возмутила ваша статья? Неужели вы действительно ничего так и не обнаружили?

— Увы, — развел руками Виктор. — В нашей работе знаете, что главное, Лиза? — он доверительно наклонился к ней. — Главное, не потерять трезвости суждения. Вы понимаете? Все это, — он постучал ногтем по обложке своей книги, — не более чем собрание фольклора, пока не подтверждено точными научными фактами. А вы должны подтверждать или опровергать их, если не хотите быть поднятой на смех. Вы ведь не хотите?

— Не хочу, — согласилась Лиза.

— Вот поэтому мы должны быть максимально непредвзяты, — закончил Виктор. — Если хотите стать хорошим ученым — умейте поступиться собственными надеждами и мечтами. Вот тогда вам будут открыты все пути. Вы меня понимаете?

Лиза ответить не успела. Затрезвонил телефон. Виктор вынул его из кармана и прислонил к уху.

— Да…

На том конце что-то коротко ответили. По лицу Виктора разлилась бледность.

— Я уже еду, — ответил ученый.

Он вдруг лихорадочно засобирался.

— Прошу меня простить, — виновато проговорил он. — Дело неотложной важности.

— Да, я понимаю, — в голосе Лизы прозвучало разочарование, но она быстро взяла себя в руки.

Что ж, дела есть дела…

— Тем не менее, мне было очень приятно с вами познакомитсья, Лиза, — дружелюбно заверил ее Виктор. — Всего вам доброго.

— Спасибо, — она улыбнулась тоже. — И вам.

И, когда Виктор уже шел к выходу, окликнула его:

— Профессор!

Виктор обернулся.

— Да?

— Можно, — она запнулась, тряхнула головой и выпалила на одном дыхании. — Можно, я вам позвоню еще?

Виктор улыбнулся широко.

— В любое время, — ответил он и вышел на улицу.

В конце концов, почему бы и нет? Быть или не быть?

Эта девочка понравилась ему. Но в голове теперь крутилась только одна короткая фраза, услышанная им по телефону:

— Освободишь меня? Или я сделаю это сам.

Фраза была произнесена ровным, слишком хорошо знакомым голосом Яна.

Виктор не хотел допустить этого.

13. Чужой среди своих

…Они наклоняются над мальчиком — угловатые тени, кажущиеся черными на фоне алого зарева пожарищ. Их лиц не разглядеть, их очертания размыты.

Но почему-то очень хорошо видны нашивки с изображением шестиногих тварей.

— Не подходите! — мальчик выставляет нож, слишком хорошо зная, что ему уже не спастись.

Ледяные пальцы выхватывают нож с ловкостью фокусника. Мальчик видит, как с них капает что-то красное — может, он успел все-таки полоснуть лезвием?

Мальчик мстительно улыбается, и чье-то бледное лицо напротив улыбается в ответ.

— Хороший, смелый мальчик! — произносит неприятный голос, тягучий, как смола. — Как тебя зовут, смелый мальчик?

Он отвечает что-то, почти не слыша своего голоса, не в силах противиться гипнотическому взгляду всплывших перед его лицом прозрачно-голубых глаз.

— Сюрприз! — гудит голос. — Твое имя отлично подходит для Дара! А я — Харт. С этого момента — твой наставник Харт.

Мальчик чувствует исходящий от существа запах крови и нагретой кожи. В ушах почему-то стоит звон цепей — они обязательно должны быть с толстыми крюками, подобно тем, на которые насаживают свиные туши. И мясник — в пропитанном влагой отяжелевшем фартуке, с закатанными по локоть рукавами, потрясает — нет, не мясницким тесаком — металлическим кастетом. Его тусклый блеск сводит с ума. Одного удара достаточно, чтобы в крошку раздробить кость.

Краем глаза мальчик видит маленькую фигурку, пересекающую дорогу. Развеваются распущенные ленты в лохматых волосах — как траурные хвосты. Сквозь дымную пелену весь мир кажется черным, но эту фигурку нельзя не узнать.

— Беги, Лисенок, беги! — кричит мальчик.

Только бы услышала!

Он бросается на чудовище разъяренным зверьком, колотит кулаками в тугой живот. А потом его самого швыряет о камни. Что-то с хрустом ломается внутри. Глаза широко раскрываются, но весь мир темнеет, проваливается куда-то вниз, в чернильную бездну Эреба, быть может.

Остывающие хлопья пепла. Крохотный силуэт с развевающимися лентами…

Голоса удаляются. Наплывает тьма, забирается под черепную коробку. Небесный свод опускается ниже и где-то слышится далекий зловещий гул, от которого начинает шевелиться земля.

Последний обрывок памяти перед тем, как наступают сумерки.

…За миг до пробуждения ему казалось, что он еще слышит это низкое гудение. И, разлепляя веки, на какую-то долю секунды видел жаркое марево пожаров и чувствовал ударивший в ноздри запах нагретой меди и крови. Тело горело и ныло, и последнее, что он помнил, был Рихт, захлебывающийся своей кровью.

— Око за око, Рихт, — даже не пробормотал — еле слышно прошелестел он в бреду.

Говорить тоже было трудно: болели зубы, а вместе с ними и челюсти, и скулы, и весь череп. Но физический дискомфорт всегда был наименьшим из зол.

Взгляд постепенно выхватывал из полумрака бревенчатые стены, густо смазанные лаком, и потолок с круглыми лампами, и тумбочку рядом с кроватью. Здесь, в реальности, не было места ночным