непонятно было уже, где находится небо, а где земля. Именно поэтому Виктор решил снять стресс наиболее доступным и старым, как мир, способом.
— Клюква на коньяке, — прокомментировал он, демонстрируя выуженную из недр холодильника запотевшую бутыль. — Ты как, уважаешь?
— Не по Уставу, — коротко ответил Ян.
— Брось! — отмахнулся Виктор. — Не в строю уже.
С этим Ян не мог не согласиться, а потому молча пододвинул рюмку.
Иное существо или нет, но алкоголь действовал на него, как на любого обычного человека: вскоре язык у него развязался. Это было на руку ученому — незаметно от Яна он положил рядом включенный диктофон.
— Так как давно? — повторил свой вопрос ученый.
— Я не знаю…
Виктор удивился.
— Постой, постой, — сказал он. — Ты говоришь, что вы воруете детей, чтобы вырастить из них новых солдат, так?
— Неверно, — отрезал Ян. — Не воруем. Изымаем материал. Люди сырье. Мы перерабатываем их в новую форму.
Эти слова покоробили Виктора, но на этот раз спорить он не стал.
— Ну, хорошо, хорошо, — примирительно проговорил он. — Пусть так. В общем, вы берете детей…
— Мальчиков до полового созревания, — подтвердил Ян.
— А что ж девочки?
— Невозможно. Женская особь только одна.
— Королева?
— Да.
Виктор удовлетворенно кивнул. Это походило на организацию колоний многих социальных насекомых. За исключением, пожалуй, того, что в таких колониях роль рабочих и солдат выполняли бесплодные женские особи.
Но васпы не были насекомыми в чистом виде, разве нет?
— Значит, тебя похитили в детстве, — резюмировал Виктор. — И ты не помнишь, сколько тебе было лет? Десять? Двенадцать?
— Нет.
— Сколько тебе сейчас?
— Я не знаю.
Виктору снова показалось, что Ян издевается над ним. Ни по лицу, ни по тону не поймешь…
— Воспоминания о прошлой жизни неустойчивы, — сказал Ян, подливая себе еще настойки. — Я не могу быть абсолютно уверен. Иногда я вижу одно. Иногда — другое. Я видел много снов, пока пребывал в спячке.
Он осушил рюмку одним залпом, а потом улыбнулся той улыбкой, которую Виктор уже научился расценивать, как дружелюбную.
— В коконе время движется по-другому, — пояснил Ян. — У каждого это происходит по-своему. Я не знаю, как долго менялся сам. Знаю только, что с момента перерождения прошла двадцать одна зима.
— Ты искал в архиве сведения о последних тридцати годах, — вспомнил Виктор.
Ян кивнул, соглашаясь.
— Так. Не думаю, что больше.
— А тебе, предположительно, было от десяти до четырнадцати.
— Предположительно.
— Ну, так это же совсем меняет дело! — саркастично развел руками Виктор. — Очень сужает круг поисков! Я уже боюсь спрашивать, в каком месте это произошло.
— На севере.
— Неужто? — едко подхватил ученый. — Конкретнее ты, конечно, не вспомнишь.
— Нет.
Виктор фыркнул прямо в рюмку. Взвился фонтанчик розовых брызг. Он поперхнулся, закашлялся. Прочистив горло и утерев выступившие слезы, Виктор сказал:
— Ладно. Хорошо. Допустим. Рассказывай дальше.
— Однажды мы держали осаду Кочмы, — продолжил Ян. — Деревня недалеко от Выгжела. Меня подбили. Оставили в тайге…
…он не знал, сколько прошло времени с того момента, как утихли последние залпы. Лишь сквозь забытье иногда прорывался удаляющийся стрекот вертолетов. Будто снежные осы, они величаво плыли над могучими вершинами сосен, взрезая иззубренными лопастями сизую шкуру зимнего неба.
Они уходили дальше на север. Тащили добычу в цитадель.
Солдаты — расходный материал. Сегодня он выполнил свою миссию.
Ночь сомкнулись над ним, будто черный кокон. В мире больше не осталось красок: зима выпила их. Теперь его кровь — единственное яркое пятно в унылой пустыне одиночества и безысходной тоски. Ярко-красные капли крови на грязно-сером снегу.
Потом время просто перестало существовать. Разделилось на кусочки, вспышки, проникающие из реальности в его воспаленное сознание.
Балансируя на зыбкой грани реальности и бреда, ему казалось, что где-то рядом оседает наст под тяжестью исполинских шагов. Слышались мучительные шорохи, словно чье-то тело тащили по вмерзшей в землю хвое. Над ухом прозвучало голодное урчание, ноздри наполнил резкий запах аммиака, от которого сознание плыло, проваливалось в небытие…
Когда он очнулся снова, чьи-то заботливые руки подносили кружку к пересохшим губам. Он чувствовал влагу. Глотал, захлебываясь и кашляя. Вода стекала по горлу, но болевые спазмы выталкивали ее обратно.
— Ничего. Это ничего, — ласково говорил знакомый голос.
Теплые женские ладони заботливо вытирали рот. Он пробовал разлепить склеенные ресницы, но веки не слушались. Вместо этого левую половину лица пронзала боль. Он сжал кулаки, потому что его учили: кричать нельзя. Ласковый голос продолжал журчать в уши, но он не понимал слов. Все это было безразлично: боль ходила в теле стылыми волнами.
Сколько времени он провел в бессознательном состоянии? Нанна (а это была она) сказала, что не меньше недели. И когда он окончательно пришел в себя и впервые, без ее помощи, смог вставать и есть — она рассказала ему, как подобрала его в тайге. Раненого и брошенного. И если бы она пришла на несколько минут позже… что ж, он знал, что бывает с теми, кому не посчастливилось столкнуться с болотниками.
— Тебя сильно контузило, — грустно сказала ему тогда ведьма. — Но еще бы немного, и тебя постигла бы моя учесть.
И он даже не сразу понял, о чем идет речь. Пока не ощупал лицо и не увидел себя в зеркале. Как оказалось, одна из пуль попала в висок, пробила пазуху носоглотки и вышла через левую глазницу.
Немудрено, что его бросили в тайге. Васпы не дорожат своими кадрами. А кому нужен смертельно раненый васпа? Теперь еще и калека…
Он прожил у Нанны еще две недели. Иногда ему хотелось сказать ей что-то важное. Может, поблагодарить за спасение. Может, напротив, обвинить в том, что обрекла его на жалкое существование. Но нужные слова почему-то не находились, и он продолжал молчать, и молча принимать ее помощь, и любить ее ночами, как умели любить только васпы, слишком часто переходя грань дозволенного. Но она терпела тоже. И тоже молчала.
— Не ходил бы ты, оска, — однажды произнесла она в одну из таких ночей, когда лежала с
