«Джон Ринган» через три дня уже снялся с якоря.
Эдуард упросил мистера Томсона отпустить с ним Володю и Сама.
Сам был вне себя от восторга и ревностно занялся стряпней, помогая коку.
Володя тоже был очень доволен. Все-таки развлечение.
Эдуард же чувствовал себя крайне глупо.
Прежде капитан «Кашалота» либо щелкал его по затылку, если был им доволен, либо стегал его канатом, если бывал сердит.
Но этот прекрасный с виду, бравый капитан с рыжими баками почтительно называл его «сэр» и за обедом сажал рядом с собою — почетное место на корабле.
Эдуард смущенно отвечал на поклоны матросов и краснел, слыша, как они пересмеиваются за его спиной.
И здесь он чувствовал себя какой-то наряженной куклой и не ощущал жизни. Жизнь, по его понятиям, состояла в лазаньи по канатам, в «смотрении вперед», в мытье палубы, одним словом, в той веселой деятельности, которую прежний дед его называл работой. А это разве жизнь — ходить по палубе и смотреть на чаек? С тоски подохнешь!
Учитель географии объяснял ему разные очень интересные вещи, научил его определять широту и долготу местности по высоте солнца, научил его пользоваться секстантом, подзорною трубою и другими морскими инструментами. Эдуарда все это очень интересовало, но ему было досадно, что всем этим он занимается как любитель, как праздный путешественник. «Когда капитан смотрит в трубу, — думал он, — он смотрит за делом. Я смотрю так, просто... здорово живешь».
И поэтому, глядя на милый ему океан, Эдуард очень часто зевал во все горло, не потому, что хотел спать, а потому что ему было невыносимо скучно.
— Не угодно ли мистеру Эдуарду посмотреть туда? — сказал однажды капитан, подавая Эдуарду подзорную трубу.
Тот посмотрел.
— Маркизские острова! — вскричал он радостно, как вскрикивает человек, увидавший старого знакомого.
— Они вам знакомы?
— Еще бы... я тут... бывал когда-то.
Он вспомнил, какая бывало суета поднималась прежде при виде этих же самых островов. Надо было все приготовить ко входу в порт, во-время стать на свое место, увернуться от поощрительного тумака кого- нибудь из старших. А теперь что? Кто-то суетится вокруг него, а сам он стоит, сложа руки, и только любуется этими зелеными душистыми островами.
С горя он даже пошел в каюту и заснул.
Он не видал поэтому, как входили в порт.
Разбудил его Володя, ворвавшийся в каюту красный, как кумач, возбужденный и взволнованный.
— Ленинград! Ленинград! — кричал он.
— В чем дело? — спросил удивленно Эдуард.
Володя еле мог говорить.
— Русский пароход «Ленинград» стоит на рейде! — наконец пробормотал он, хотя еще решительно не знал, почему это так для него важно. Но нет. Особым чутьем он понимал, что это для него очень важно.
Москва как-то сразу стала ближе. Немного, но все-таки ближе.
Была теплая облачная ночь.
По палубе «Джона Рингана», осторожно крались две тени.
Они скользили неслышно, пробираясь к носу судна, поминутно останавливаясь и прислушиваясь.
Они замерли вдруг, вглядываясь в темноту и задерживая дыхание.
Тихий свист донесся из мглы.
Тогда обе тени перекинулись через борт судна и скрылись во мраке.
Послышался легкий всплеск.
Вахтенный, клевавший носом, поднял голову.
Однако все было так тихо, что он тотчас же снова задремал.
Да и в самом деле, что могло случиться на яхте, предназначенной исключительно для развлечения, да еще во время стоянки на рейде? Решительно ничего.
«Ленинград» вышел на рассвете в открытое море.
Он прошел мимо неподвижной белой яхты, наполовину окутанной утренним розовым туманом.
— Хороший пароходик, — заметил капитан Моргунов.
— Недурная игрушка! — отвечал его помощник, Павловский. — Буржуазная штука.
«Ленинград» шел хорошим ходом, держа курс на запад.
Погода была чудесная.
Солнце только-что взошло и было еще сравнительно милостиво.
Утренний ветерок приятно обдувал, и море было гладко, как зеркало.
— Смотрите-ка, товарищ, лодка!
— И в ней трое.
— Двое белых и один негр.
— И машут нам.
— Надо посмотреть, в чем дело.
— Так, — сказал капитан Моргунов, выслушав историю Володи.
Он переглянулся с Павловским и развел руками.
— Чорт возьми, какое дело!
Он помолчал.
— Ну, тебя и еще, пожалуй, этого черномазого приятеля я смогу взять с собою... но вот его... Ведь ты пойми... меня же обвинят, что я детей краду у миллиардеров. Америка еще, чего доброго, из-за этого с Россией поссорится. Нет, парень, нельзя никак. Ни под каким видом.
И капитан по-английски сказал то же самое Эдуарду.
Тот стал мрачнее тучи.
В это время заработал радио.
Павловский пошел к аппарату и принял депешу.
— Ну вот, — сказал он, — уже! «Пропал Эдуард Ринган, сто тысяч указавшему, где он...» Все, как по- писанному.
— Видишь, — сказал Моргунов. — Ну. нельзя. Ничего не выйдет. Такая история.
Володя и Сам приуныли.
Про Эдуарда и говорить было нечего.
— Вот идет встречный пароход, — сказал Моргунов, — придется тебя на него пересадить. Пойми, не могу я тебя укрывать. Денег мне не надо, я не из-за денег тебя выдаю, а не могу. Дипломатия, братец! Торговые сношения наладились, нельзя нам сейчас с американскими дядюшками ссориться.
Павловский взял рупор и остановил встречный пароход.
Эдуард чуть не плакал.
Но когда он взглянул на судно, с капитаном которого переговаривался русский, он весь преобразился.
— «Кашалот»! — вскричал он. — Ну, капитан Джек меня не выдаст. Вот повезло-то!
Он бодро простился с Володей и Самом. При этом все всплакнули даже. Эдуард сел в шлюпку.
Но чем ближе подплывал он к «Кашалоту», тем удивленнее и мрачнее становились его глаза.
Капитана Джека, доброго капитана Джека, с красным, как слива носом, не было видно.
Вместо него на капитанском мостике стоял какой-то высокий худой моряк и сурово на него
