миллиона, может быть, двух. Но построенный по прихоти магната типа Рандольфа Хёрста-старшего, окруженный двенадцатью квадратными милями лучшей в Филадельфии земли Авалон являлся превосходной иллюстрацией того, что в Европе называют королевским дворцом.
Коннор не особенно разбирался в недвижимости, однако прекрасно понимал, что Авалон стоит никак не меньше десяти миллионов. Иными словами, Анджела не просто богата — она попала в высшую лигу миллионеров, и не удивительно, что это сказалось на ее эмоциональном состоянии.
Тем не менее Коннор был озадачен ее решением продать всю мебель. Над некоторыми антикварными предметами, например над бюро работы Годро, Анджела буквально тряслась.
Внезапно осознав, что не ощущает ни вкуса, ни аромата дорогого импортного табака, который так приятно пах в пачке, Коннор затушил трубку и выехал на шоссе.
Он проехал пять миль, прежде чем признался себе, что направляется к Авалону.
С дороги дом был не виден. Его скрывала высокая стена из красного кирпича. Время сказалось на кладке, но карниз, видимо, был недавно отремонтирован и обнесен колючей проволокой. Коннор ехал вдоль стены, пока не увидел массивные закрытые ворота. На звук клаксона из будки появился коренастый мужчина в светлой габардиновой форме и с револьвером на бедре. Он молча встал в воротах.
Коннор опустил стекло и высунул голову.
— Мисс Ломонд дома?
— Как ваше имя? — спросил охранник.
— Филипп Коннор.
— В моем списке вас нет.
— Послушайте, меня интересует, дома ли мисс Ломонд.
— Не могу ответить на ваш вопрос.
— Но я ее близкий друг. Вы обязаны мне сказать!
— Серьезно? — Охранник ухмыльнулся и исчез в будке, не обращая внимания на крики Коннора и гудки. Коннор решил не сдаваться и стал регулярно нажимать на клаксон — пять секунд гудок, пять секунд пауза. Охранник не вышел. Через несколько минут появилась патрульная полицейская машина, и Коннору пришлось уехать.
Не имея лучшего занятия, он отправился к себе в контору.
Прошла неделя. Справки о заинтересовавшей его зажигалке ничего не дали, и Коннор вынужден был признать, что она сделана на заказ неким современным Фаберже. Много часов он безрезультатно убил в попытках найти телефон Анджелы. Его начала мучить бессоница. Наконец он увидел в газете фотографию Анджелы в одном из нью-йоркских ночных баров вместе с Бобби Янком, сыном нефтяного миллиардера. У Коннора все перевернулось внутри от ревности. В заметке сообщалось, между прочим, что в конце недели Анджела переедет в свой новый особняк.
— Кого это волнует? — обратился он к зеркалу, бреясь. — Кого?
Субботнее утро он начал с нескольких порций водки с тоником, днем переключился на белый ром и к вечеру пришел в состояние блаженного опьянения, которое подсказало ему, что он имеет полное право увидеть Анджелу и использовать для достижения этой цели любые средства. Существовала, правда, проблема высокой кирпичной стены, но внезапная вспышка озарения помогла Коннору понять, что стены являются в первую очередь психологическим барьером. Для человека, который разбирается в их сути так хорошо, как он, стены становятся проходами. Приняв изрядную дозу чистого рома для пущей уверенности, Коннор вызвал машину.
Когда он подъехал к Авалону, главные ворота, место его недавнего поражения, скрывались во тьме, но в будке охранника светилось окно. Коннор остановил автомобиль на пустынном участке дороги, выключил свет, достал из багажника зубило и тяжелый молоток и, не раздумывая, набросился на стену. Хотя кирпич подвергся действию времени и на вид был ломким, все усилия Коннора оказались тщетными, и через десять минут он стал испытывать сомнения. Затем неожиданно из стены выпал один кирпич, за ним последовали другие, и вскоре Коннор смог пролезть в образовавшуюся дыру.
Зависшая в зените карликовая луна бросала бледные лучи на башни и крышу стоявшего на возвышенности особняка. У Коннора похолодело в груди от вида зловещего, погруженного во тьму здания. Он заколебался, тихо выругался и зашагал на холм, бросив инструменты на произвол судьбы. С фронтальной стороны в окне первого этажа горел свет. Коннор вышел на асфальтированную дорожку, приблизился к двери в готическом стиле и позвонил. Через несколько минут на пороге возник озадаченный дворецкий, и Коннор сразу почувствовал, что Анджелы нет.
Он прочистил горло.
— Мисс Ломонд…
— Мисс Ломонд ожидается к полу…
— … к полуночи, — с ходу подхватил Коннор. — Знаю. Я виделся с ней сегодня днем в Нью-Йорке. Мы договорились, что я вечером заеду.
— Простите, сэр, но мисс Ломонд не преду-
предила меня, что ждет гостей. Коннор изобразил удивление.
— Вот как? Ну что ж, главное, что она дала знать охраннику. — Он демократично взял дворецкого за локоть. — Через ваши ворота и на танке не прорвешься, если твоего имени нет в списке.
Дворецкий явно почувствовал облегчение.
— Знаете, сэр, в наши дни излишняя осторожность не помешает.
— Да-да, согласен. Между прочим, я — мистер Коннор, вот моя карточка. А теперь покажите мне, пожалуйста, где подождать мисс Ломонд. И, если это не чересчур обременительно, принесите мне дайкири. Скоротать время…
— Разумеется, мистер Коннор.
Окрыленного успехом Коннора провели в огромную зелено-серебристую гостиную, а через мгновение ока подали покрытый изморозью бокал. Филипп опустился в уютнейшее кресло и пригубил коктейль. Лучшего дайкири он не пил никогда в жизни.
Блаженно расслабившись, Коннор потянулся за трубкой, но не нашел ее — вероятно, забыл дома. Он прошелся по комнате, позаимствовал сигару из большой коробки и огляделся в поисках зажигалки. Его внимание привлек лежавший на столе яйцевидный предмет рубинового цвета. Он не имел ничего общего с обычной зажигалкой, но Коннор стал патологически чуток к этому вопросу, а предмет находился именно там, где вполне могла быть зажигалка.
Коннор взял «яйцо» в руку, посмотрел на свет и обнаружил, что оно совершенно прозрачное. Внутри не было никаких механизмов, иными словами, это никак не могло оказаться зажигалкой. Когда он опускал странный предмет на место, большой палец скользнул в соблазнительное углубление сбоку.
Ослепительно яркий шарик — бусинка, выточенная из солнечного луча, — возник на верхушке яйца и светил ровным сиянием до тех пор, пока Коннор не убрал палец.
Возбужденный открытием, Коннор заставлял шарик вспыхивать снова и снова и даже проверил его на тепло. Он достал из кармана лупу, которую всегда носил с собой, чтобы в случае нужды рассмотреть какую-нибудь безделушку, и тщательно исследовал верхнюю часть яйца. Под увеличительным стеклом стала видна маленькая серебряная пластиночка, укрепленная заподлицо с поверхностью. Повинуясь наитию, Коннор аккуратно капнул на пластиночку из бокала, но зажигалка все равно сработала безупречно — золотая бусинка горела ровным светом, пока капелька жидкости, вскипев, не испарилась.
Он опустил зажигалку на стол и заметил еще одну странность: основание рубинового яйца было плавно закруглено, и все же оно совершенно не заваливалось на бок. Лупа показала крошечную букву «С», выгравированную снизу, но никак не раскрыла секрет устойчивости.
Коннор залпом допил коктейль и, внезапно протрезвев, заново осмотрел комнату. Он обнаружил прекрасные, вырезанные из цельного куска оникса часы, с обратной стороны которых виднелась все та же буква «С». Телевизор на первый взгляд походил на дорогую серийную модель, только без указания фирмы. Уже знакомую букву «С» Коннор нашел в таком месте, куда никогда не стал бы смотреть в нормальных обстоятельствах. Он включил телевизор — изображение было настолько четким, что казалось, будто за тонким стеклом находится живой человек. Коннор вплотную приблизил лицо к экрану, но не мог различить линий или точек. Не помогла даже лупа.
Он выключил телевизор и снова сел в кресло, обуреваемый странным и очень сильным чувством. Хотя по натуре Коннор был проницателен и честолюбив — иначе ему просто не удалось бы достичь своего положения, — он никогда не забывал, что денег в мире неограниченное количество, а вот отпущенные ему годы имеют предел. Он мог бы утроить доход, работая усерднее и напряженнее, но предпочел другой курс, потому что не видел смысла в наживе ради самой наживы.
Так, однако, было до тех пор, пока он не столкнулся с вещами, которые можно купить за действительно большие деньги. Никто и ничто не помешает ему войти в число крезов, наслаждающихся техникой будущего. Лучше, конечно, этого добиться, женившись на Анджеле, потому что он ее любит. Но если она откажет… Что ж, придется заработать необходимые миллионы самому.
Его мысли вдруг вернулись к одной фразе:
Идея, впрочем, была заманчивой. И позволяла объяснить многие вопросы. Зажигалки, которых он домогался — частично из-за их совершенства,
— Ты трогал мои вещи… Меня предупреждали, что ими может пользоваться только владелец. И вот!..
_ Ничего не понимаю. Кто тебя предупреждал?
— Поставщики.
Она подняла наполненные слезами глаза, и Коннора внезапно захлестнуло изысканное благоухание, манящее, как глоток свежего воздуха для задыхающегося человека. Им овладело желание с головой уйти в этот дурманящий омут…
— Что ты?.. Я не совсем…
— Мне сказали, что все будет испорчено. Коннор попытался воспротивиться колдовским
чарам.
— Ничего не испорчено, Анджи. Наверное, нет напряжения… Или…
Он в замешательстве замолчал, вспомнив, что и часы, и телевизор даже не были включены в сеть. Коннор нервно схватил сигару, сделал затяжку и поперхнулся едким дымом. Острое чувство утраты, которое он испытал, гася сигару, уничтожило все следы скептицизма.
Он повернулся к креслу Анджелы и снова стал на колени..
— Так, значит, тебя предупредили, что вещи испортятся, если к ним прикоснется посторонний?
Да.
