положиться.
Марчук прочитал письмо, покраснел и вышел из-за стола, заваленного какими-то анкетами, папками и чистой бумагой.
— Да, — сказал Марчук. — Такой факт был. Рапорт Василий подавал. И приказ я подготовил. Но все поломалось. И собрание тоже было у одноглазого на квартире, но никого, кроме членов бригады, туда не пустили. Даже из отдела кадров. Это тоже факт. Просто не понимаю, Марина Евдокимовна, что их тянет к этой Ольге Чередник? Говорят, она мужа своего довела до белой горячки, потом выгнала. Сейчас ищет нового… И чего они ее держат?.. С такими работницами ни одна бригада не станет коммунистической…
Марчук стоял у окна, пускал дым кольцами и, казалось, разговаривал сам с собой. Он был одет в морской китель без погон и напоминал отполированный столб — так все на нем блестело.
— А мне? Что же мне делать? — стукнула ладонью по столу Марина. — Скажите!
— Я бы помог вам с дорогой душой, Марина Евдокимовна, расследовать это дело, но должен спешить в домик лесника. Новые кадры ткачей подбираю. Партийное поручение. И вообще, моя служба — кадры… Глядите сами. Подумайте: как женщине, вам виднее…
— Глядеть? На кого глядеть? — вскочила Марина.
— Вы же грамотная. В школе учились, — успокаивал Марчук. — И, верно, читали произведения такого писателя, как Нечуй-Левицкий. У него есть очень поучительная книжечка. Называется «Баба Параска и баба Палажка». Или ее продолжение, как сейчас говорится, вторая серия. И тоже веселое название: «Помогите бабе Палажке скоропостижно умереть…» Вещь! Пальчики оближешь… Вот и вся наука, Марина Евдокимовна…
Марчук поспешно стал запирать большие стальные сейфы, прятать бумагу в ящики. Карандаш с наконечником, торчавший за ухом, сунул в боковой карман, но так, чтобы тот был виден.
Марина вышла от него мрачная, злая.
Вечером, перед концом смены, она снова появилась у проходной, притаилась за кустами на лавочке, почерневшая, отрешенная, в накинутом поверх платья длинном сером жакете. Одна рука лежала на коленях, вторая свисала как плеть.
Все глядела на проходную, которую уже запрудила первая лавина ткачей. И увидела мужа, а рядом — Ольгу Чередник. Марина рванулась, полетела, как спущенная пружина.
— Ах ты, потаскуха! Вот тебе! Вот…
И, выхватив из рукава скалку, принялась колотить ею Ольгу по голове, отчаянно выкрикивая:
— Фонарь тебе нужен красный, а не косынка! Фонарь…
Но тут из толпы выскочил одноглазый Зарва, подхватил Ольгу на руки и повернулся к Марине спиной. А она в бешенстве уже колотила скалкой его по спине. Вдруг спохватилась. Кто-то вырвал скалку. И тогда женщина набросилась на мужа. Вцепилась в волосы, стала царапать лицо.
Когда их разняли, Бурый был весь в крови, исцарапан и помят.
— Ну что ты разошлась, люди кругом! Дома поговорим, — попытался он урезонить Марину.
— Погоди! Я тебе еще и дома добавлю! — истошно кричала женщина.
— Следователь! Товарищ следователь! — позвала Стася, заметив нарядного Ивана Корзуна, оказавшегося здесь.
Но ее опередила Олеся. Она схватила под руки обессилевшую от крика, слез и драки Марину и сказала:
— Не надо! Никакого следователя не надо!
И увела Марину, вполголоса приговаривая:
— Марина Евдокимовна! На кого вы похожи? Боже мой! Поглядите в зеркальце, какая вы страшная… О чем вы думаете!.. У вас же детки такие славные! Разве муж вам ничего не рассказал? Как же это так? Что теперь будет, Марина Евдокимовна? Позор! Боже мой, какой позор… Мы ведь сегодня опять месячный план выполнили, раньше срока на четыре дня. Думали вечером собраться…
Подбежали Стася и Галя, подхватили Марину и Олесю под руки. А Павел Зарва с Ольгой вскочил на ходу в автобус. Андрей Мороз повел бригадира в медпункт, чтобы люди не засмеяли. За ними побежала и Светлана Козийчук.
В сторонке у проходной осталась Искра. Она отошла к кирпичной стене, чтобы ее не закружил людской поток. Увидев Корзуна, девушка оробела. В тот день, когда она услышала от Ирины имя Валентина, Искра не находила себе места. А вечером ей вспомнилось, как Валентин попросил у нее паспорт Гордея на один день и потом сказал, что потерял, а она, глупая, слушала его, развесив уши, и верила каждому словечку… Вот теперь и придется расплачиваться.
И действительно, на следующее после собрания бригады утро Олеся крепко взяла ее под руку у проходной и спросила:
— Искра, расскажи, что с тобой было на собрании?
— Олеся, трудно мне говорить об этом. Одно скажу: художница на день им увлеклась, а я из-за него голову потеряла, любила до смерти, из-за этого и в Новоград приехала. А выходит, вора, бандита полюбила. Ой, Олеся, если бы ты все знала! Не могу говорить, не могу…
— Ну ладно, после скажешь, если захочешь. Только вот что нужно сделать тебе обязательно: зайди к Корзуну, он этим делом занимается, и расскажи ему все, что знаешь. Ведь нельзя, Искра, чтобы бандит на воле гулял…
— А может, вместе пойдем?
— Ну, пойдем вместе.
В прокуратуре им сказали, что Корзун в отъезде, но скоро должен вернуться — большего они не добились…
И вот теперь, когда Корзун стоял перед Искрой, она не знала, как себя вести.
— Здравствуйте, Иван Прокофьевич, — наконец проговорила тихо.
— Добрый день, Искра, — Корзун пожал горячую девичью руку.
— Откуда вы знали, что здесь должен произойти скандал? — спросила она.
— Даже не догадывался. Я был в лесу, только что вернулся, — объяснил Корзун. — Я сегодня свободен. Может быть, пойдем вместе в кино?
— Так? Не переодевшись? Ну что вы! — заколебалась девушка.
— Если вы свободны и никого не ждете, то я могу подождать. Поедем в центр. Я поброжу, а вы переоденетесь.
— Пошли, — неуверенно пожала плечами девушка, не зная, как быть: к добру это или к беде? Незаметно поглядела на Корзуна. Вежлив, хорошо одет. Даже красив. А в берете совсем молодым кажется. Девушки рассказывали, что он ухаживал за Олесей, когда стоял на контрольном пункте, ухаживал, раздумывал, а Гнат Бурчак выхватил девушку у него из-под носа. Видно, он не очень смел. Так и простоял у шлагбаума, не найдя себе пары среди Олесиных подруг. Каков же он сейчас? Поглядим. Пока Искра будет переодеваться, можно все взвесить и решить. Идти или не идти с ним в кино? А почему не пойти, если уж согласилась? Как это называется, когда человек соглашается, а потом берет свое слово обратно? Так и скажут все: лгунья. Хорошо, она пойдет. А где он будет ждать, пока она переоденется? На улице, у забора? А почему бы и нет? Первый раз нельзя приглашать в дом. Никак нельзя. Таков обычай.
У своего дома приказала:
— Проходите в сад, посидите на лавочке, а то в квартире ремонт. А я здесь не хозяйка. Не скучайте. Я быстро…
И помчалась, с грохотом распахнув дверь.
Павел выглянул из кухни, цыкнул на нее:
— Тише! Что ты гарцуешь? Ольга только что заснула, я порошок ей дал…
— Ой, Павлик, в окошко погляди, кто меня в кино пригласил. Погляди в окошко. Только так, чтобы он тебя не видел…
Павел выглянул, развел руками:
— Да ну? Он же меня из тюрьмы выпускал… Неужто в кино?
— Как видишь. Сам подошел, когда вы разбежались… И пригласил. Как ты думаешь, можно мне с ним идти?
