Почему нас навсегда хотят сделать людьми второго сорта? В конце концов, что мне за дело до моих родителей — как они жили, как добывали свое имущество? Ведь я-то никого не эксплуатировал! Достаточно и того, что я отвечаю за самого себя!
— Правильно! — загалдели бывшие комильтоны. — Каждый отвечает только за себя.
— Это верно, — усмехнулся Жубур. — Но нужно соблюдать и справедливость. Раз уж положение таково, что вашим отцам принадлежит больше благ, чем сыновьям батраков и заводских рабочих, то советская власть в первую очередь считает своей обязанностью помогать последним. Когда окончите университет, будете все равны.
Индулис Атауга с комическим видом отвесил помои.
— От имени всех присутствующих благодарю за ценную консультацию. Нам очень лестно стать
— Да, не раньше, чем вы вылечитесь от кашля, который вас мучает на лекциях по общественно- политическим наукам, — ответил Жубур.
— Это тоже относится к существенным признакам, по которым определяют категории? — спросил Индулис Атауга.
Вся компания загоготала.
— Да, конечно, — ответил Жубур. — Это ведь тоже доказывает, что вы не желаете учиться.
— Вон оно что. Будем знать, уважаемый товарищ.
Жубур рассердился на себя за то, что ввязался в спор. Безнадежная ведь публика. Это они писали на стенах контрреволюционные лозунги, шептались и зубоскалили по углам, испытывая меру долготерпения советской власти. Сейчас они будут бродить из аудитории в аудиторию и передавать этот разговор как пикантный анекдот.
«Ну и пусть. В день генеральной чистки метла истории выметет их на свалку. А мы — мы будем строить и творить новый мир, человеческое общество без категорий, жизнь без лжи и несправедливости. Вы увидите — только мы и достигнем этого».
Глава седьмая
— Товарищ Сникер, тебе необходимо перестроить стиль работы, — отечески сурово говорил Эрнест Чунда. — Дальше так работать не годится. Я думал, что, приехав в старую революционную Лиепаю, смогу отдохнуть душой среди настоящих пролетариев. А что я нашел? Это джунгли, болото, это черт знает что такое! Ты мало разговариваешь с рабочими. Совсем забросил работу по политическому воспитанию масс. У тебя люди не знают, что творится в мире. Абсолютно ничего не знают. Сегодня утром я спросил человек десять грузчиков, что такое нэп, что такое диалектический материализм, в каком году Энгельс написал «Анти-Дюринг», и только один мне ответил, что нэп — это новая экономическая политика. При таких методах работы вы всю Лиепаю развалите. Трудно представить, но они не знают фамилий многих видных работников. Плохая работа, товарищи, а хуже всего обстоит на том предприятии, за которое отвечает Сникер. Разве не так, товарищ Бука? — обратился Чунда к секретарю горкома партии.
Бука — потомственный лиепайский грузчик и сам выросший на этой тяжелой работе — подозрительно посмотрел на Чунду. Он был немного глуховат и, должно быть, не расслышал как следует последних слов говорившего. Простой, грубоватый, всегда одетый в черный шерстяной свитер, Бука и теперь почти не отличался по внешности от своих грузчиков и матросов, да он и не старался напускать на себя важность.
— Сникер работает хорошо, — коротко ответил он, — один из лучших наших парторгов.
— Об этом могут быть разные мнения, — ответил Чунда. — Я вижу, у вас здесь процветает семейственность, товарищ Бука. Ты недостаточно требователен к своим подчиненным. Каждый работает, как ему вздумается. Чего же тогда удивляться, если у рабочих будут черт знает какие настроения? Вот одиннадцатого января, когда они пойдут к избирательным урнам, сами увидите результаты вашей нерадивости.
— Да ты не волнуйся, товарищ Чунда, — сказал Сникер. — Наших людей мы все-таки лучше знаем, чем ты. Мы их изо дня в день видим, знаем, чем они дышат. А если тебе кажется, что достаточно приехать, как артист на гастроли, побродить несколько часов по городу и порту, и после этого можно считать, что все видел и узнал, то ты глубоко ошибаешься.
— Ошибаюсь? Я ничего не вижу и не понимаю? Выходит, по-твоему, что в Центральном Комитете специально подыскали дурака, чтобы прислать вам на помощь?
— Дурака, конечно, там не искали, но иногда можно ошибиться в человеке, — отрезал Ояр. — И напрасно ты прикрываешься мандатом Центрального Комитета. Ты только Чунда, а нигде не сказано, что Эрнест Чунда непогрешим.
— Хорошо, я доложу об этом самому товарищу Калнберзиню.
— Не повышай тона, — вмешался в разговор Бука. — Я сам сегодня вечером буду говорить с товарищем Калиберзинем. За лиепайскую организацию отвечаем мы. А если ты приехал сюда не помогать, а портить воздух, то езжай скорей обратно в Ригу. Сникер, обеспечь ему место в спальном вагоне.
— С превеликим удовольствием, товарищ Бука.
— Я уеду, когда исполню свою миссию, — процедил сквозь зубы Чунда. — А вы будьте любезны показать мне сегодня вечером все избирательные участки. Через час буду ждать в гостинице.
Не попрощавшись, он вышел из кабинета Буки.
— Вот жеребец, — проворчал ему вслед Бука. — Тебе, Сникер, придется повозиться с ним до конца. Свези его на заводы «Тосмаре» и «Красный металлург», ну и к портовикам. Только много говорить ему не давай. Это не человек, а балаболка.
— Я его давно раскусил.
— Почему же его так долго терпят? — удивлялся Бука.
— У него есть кое-какие положительные черты. Где надо что-нибудь продвинуть поскорей — Чунда самый подходящий человек. По-моему, в военное время такой человек может творить чудеса. Правда, ему часто достается за то, что он чешет, как топором, — только щепки летят.
— Ну, раз ты его так хорошо знаешь, тебе и придется с ним заниматься. Только гляди, чтобы щепок этих было поменьше. Лиепайцы — слишком ценный материал.
— Ты прав, товарищ Бука, — ответил задумчиво Ояр. — Великолепные люди, твердые, стойкие. В дни испытаний их никакая сила не согнет. Это не беда, что сегодня еще многие из них не знают, что такое диалектический материализм. Диалектику происходящего они все равно понимают лучше, чем вот такие Чунды. А какой прекрасный актив выработается из них годика через два, когда мы хорошенько с ними позанимаемся.
Ояр успел полюбить и город и людей. Его уже хорошо знали и тосмарцы, и старые портовые грузчики, и рыбаки. Формально он не принадлежал к числу руководящих работников, — был парторгом на одном из предприятий средней величины, о котором редко писали в газетах. Но влияние Ояра Сникера распространялось за пределы предприятия. Он был ненасытен в работе и принимал участие во всех больших кампаниях, был членом городского комитета партии, а перед выборами в Верховный Совет СССР его выдвинули, по предложению Буки, в члены окружной избирательной комиссии. Из упрямства ли, вызванного душевной болью, из желания ли забыться в трудной работе, или же оттого, что его захватила и пленила бодрая жизнь города, но он чувствовал себя здесь хорошо и все его существо требовало работы, напряжения, сосредоточенной деятельности.
Приезд Чунды внес разлад в согласный ход жизни Ояра. Меньше всего его волновали мелочные придирки Чунды к каждому пустяку, его вызывающее и пренебрежительное отношение: таков уж был Эрнест Чунда, кто же его не знал? Но с появлением его в Лиепае опять повеяло мучительными воспоминаниями о далеком, взлелеянном и несбывшемся. Перед ним вновь встал образ Руты, и, наблюдая за Чундой, он снова испытывал невыразимую жалость к девушке, которую любил. Что она нашла хорошего в
