— Они понимают. Сдается мне, Иветта ко мне привязалась чуток побольше, чем рассчитывала, так что ей нелегко, но они все понимают.
— Сегодня уезжаешь?
— Завтра, — ответил Лютер.
— Пиши.
— Есть, мэм. А вы подумайте насчет того, чтобы заглянуть в гости.
— Обязательно скажу ему. Я не знаю, что мы теперь будем делать, Лютер. Правда не знаю.
Лютер глянул на нее, подбородок у нее чуть подрагивал.
— Думаешь, не получат они назад свою работу? — спросил он.
— Я не знаю. Не знаю.
В Фэй-холле поставили на голосование вопрос, оставаться ли в составе Американской федерации труда. В пользу этого решения проголосовали 1388 человек, против — 14. Провели второе голосование: продолжать ли забастовку. Эта тема вызвала немного больше споров. Из зала Дэнни спрашивали, сдержит ли Центральный профсоюз свое обещание касательно стачки солидарности. Один коп заметил, что пожарные увиливают от прямого ответа. Они страшно злятся из-за ложных вызовов, которые поступали во время беспорядков, к тому же Бостонское пожарное управление объявило набор добровольцев взамен тех, кто может забастовать. В результате явилось вдвое больше, чем рассчитывали.
Дэнни звонил в офис Ральфа Рафельсона, оставил ему две телефонограммы с просьбой явиться в Фэй-Холл, но пока от того не поступало никаких известий. Он поднялся на трибуну.
— Бостонский центральный профсоюз до сих пор пытается собрать вместе всех своих делегатов. Как только соберет, они проголосуют. Я не вижу никаких признаков того, чтобы они проголосовали не так, как, по их словам, ожидается. В прессе нас вовсю раскатывают, я понимаю. Нашей репутации повредили беспорядки.
— В церквах нас тоже клеймят! — крикнул Фрэнсис Леонард. — Ты бы слышал, какими словами они нас поносили на утренней службе.
— Я слышал. Но мы все-таки можем выиграть. Нам лишь нужно держаться вместе, сохранять решимость. Губернатор и мэр по-прежнему опасаются забастовки солидарности, и за нами по-прежнему стоит сила — АФТ. Мы еще можем победить.
Дэнни сам толком не знал, многим ли собственным словам поверил, но он почувствовал внезапный проблеск надежды, когда увидел, как в заднюю дверь зала входят Нора и Лютер. Нора помахала ему и улыбнулась, и Дэнни улыбнулся в ответ.
После них вошел Ральф Рафельсон. Он снял шляпу и встретился взглядом с Дэнни.
Отрицательно качнул головой.
Дэнни почувствовал себя так, словно его огрели по спине обрезком трубы и пырнули в живот ледяным ножом.
Рафельсон надел шляпу и повернулся, чтобы уйти, но Дэнни не собирался отпускать его, по крайней мере сегодня.
— Джентльмены, давайте поприветствуем Ральфа Рафельсона из Бостонского центрального профсоюза!
Рафельсон, с гримасой на лице, повернулся, а сидящие, в свою очередь, повернулись к нему и взорвались аплодисментами.
— Ральф, — Дэнни помахал ему, — поднимитесь сюда, расскажите все ребятам.
Рафельсон деревянной походкой двинулся к нему по проходу, с болезненной улыбкой, застывшей на лице. Он взобрался по ступенькам на сцену, пожал Дэнни руку и прошипел:
— Ты за это поплатишься, Коглин. Тебя съедят.
— Да ну? — Дэнни сжал его руку посильнее и ухмыльнулся. — Надеюсь, ты подавишься и сдохнешь.
Он отпустил его руку, отошел; Рафельсон занял трибуну, а Марк бочком пробрался к Дэнни.
— Он нас закладывает?
— Уже заложил.
— Дело худо, — проговорил Марк. — Все хуже и хуже.
Дэнни повернулся, увидел, что глаза у Марка мокрые и под ними залегли темные мешки.
— Господи, да куда уж хуже?
— Вот телеграмма, ее сегодня утром Сэмюэл Гомперс прислал губернатору Кулиджу. А Кулидж передал ее в газеты. Прочти то, что в кружочке.
Дэнни нашел место, обведенное карандашом:
Хотя мы полагаем, что сотрудникам бостонской полиции предоставлялось недостаточное обеспечение и что их права ущемлялись и лично вами, и комиссаром Кёртисом, Американская федерация труда всегда придерживалась твердой позиции: неизменно предостерегать всех государственных служащих от забастовок.
Ребята уже вовсю свистели и улюлюкали Рафельсону, все повскакали на ноги. Опрокинулось несколько стульев.
Дэнни бросил газету на сцену.
— Нам конец.
— Еще есть надежда, Дэн.
— На что? — Дэнни глянул на него. — Нас продали и АФТ, и центральный профсоюз. Какая еще надежда, черт подери?
— Мы еще можем получить нашу работу обратно.
Несколько человек ворвались на сцену, и Ральф Рафельсон отступил на несколько шагов назад.
— Они теперь никогда не вернут нам нашу работу, — произнес Дэнни. — Никогда.
Обратный путь в Норт-Энд был скверным. Лютер никогда не видал Дэнни в таком мрачном настроении. Он уселся рядом с Лютером в отделении для черных и колючими глазами смотрел на тех пассажиров, которые с удивлением на него поглядывали. Нора сидела здесь же и нервно поглаживала его руку, не чтобы успокоить, а чтобы успокоиться самой. Лютер это понимал.
Лютер знал Дэнни уже давно, и ему было ясно: только псих решится вступить с этим парнем в честный бой. Потому как слишком уж он здоровенный, слишком бесстрашный, слишком невосприимчивый к боли. Лютер никогда не сомневался в силе Дэнни, но прежде ему не доводилось приближаться к нему настолько, чтобы ощутить ту способность к насилию, которая жила в нем как вторая, глубинная сущность.
Другие мужики в вагоне надземки перестали пялиться на них. Дэнни сидел, глядя на пассажиров; глаза у него потемнели, как будто он только и ждал причины, чтобы взорваться.
Они вышли в Норт-Энде и двинулись к Салем-стрит пешком по Гановер-стрит. Наступил вечер, но из-за Гвардии штата улицы были пусты. На половине пути кто-то окликнул Дэнни по имени. Хриплым, слабым голосом. Они повернулись, и Нора вскрикнула: из тени Прадо выступил мужчина. В пальто дымится дырка.
— Господи, Стив. — Дэнни подхватил его: тот падал ему на руки. — Нора, милая, найди-ка гвардейца и скажи — тут коп с огнестрельным ранением.
— Я не коп, — пробормотал Стив.
— Ты коп, ты коп.
Он опустил Стива на землю, а Нора помчалась по улице.
— Стив, Стив…
Стив открыл глаза, а дырка в его груди продолжала дымить.
— Я столько всех расспрашивал, — произнес он. — И вдруг просто наткнулся на нее. Свернул в переулок, глаза поднимаю — она. Тесса. Бабах.
Веки у него задрожали. Дэнни стянул рубашку, оторвал от нее полосу, скомкал, прижал к ране.
