Стив открыл глаза.
— Она сейчас… наверняка удирает, Дэн.
Свисток гвардейца. Увидев, что Нора бежит обратно, Дэнни повернулся к Лютеру:
— Руку положи сюда. Надави посильнее.
Лютер прижал ладонь к скомканному куску рубашки, глядя, как тот наливается красным.
Дэнни встал.
— Погоди! Ты куда?
— За тем, кто это сделал. Скажешь гвардейцам, что это женщина по имени Тесса Фикара. Запомнил имя?
— Да, да. Тесса Фикара.
Дэнни пустился бегом через Прадо.
Он увидел ее, когда она спускалась по пожарной лестнице. Дэнни был под козырьком заднего крыльца магазина, а она выбралась из окна третьего этажа. Когда она достигла последней ступеньки и шагнула одной ногой на тротуар, он сбоку приставил пистолет к ее шее.
— Держать руки на лестнице, не поворачиваться.
— Полисмен Дэнни, — произнесла она, все-таки поворачиваясь, и он отвесил ей пощечину.
— Что я сказал? Руки на лестнице, не поворачивайся.
Он обшарил карманы ее пальто, затем складки одежды.
— Нравится? — спросила она. — Нравится меня щупать?
— Хочешь, чтобы я тебя еще ударил? — спросил он.
— Если надо, — отозвалась она, — бей сильнее.
Его рука наткнулась на что-то твердое в ее промежности, и он почувствовал, как тело у нее напряглось.
— Вряд ли у тебя вырос мужской причиндал, Тесса.
Он провел руками вниз по ее ноге, потом вверх, забравшись под платье и сорочку. Извлек оттуда «дерринджер», убрал в карман.
— Удовлетворен? — спросила она.
— Не совсем.
— А как твой мужской причиндал, Дэнни? — спросила она.
— Подними ногу, — скомандовал он.
Она послушалась.
— Как он, твердый? — спросила она.
На ноге у нее был серый сапог на шнуровке.
— Теперь другую.
Она опустила правую ногу. Поднимая левую, слегка пихнула его задом.
— Да, так и есть. Очень твердый.
В левом ее сапоге он нашел нож. Маленький и узкий, но несомненно очень острый. Вытащил и убрал в карман к «дерринджеру».
— Ты предпочитаешь, чтобы я опустила ногу, или хочешь трахнуть так?
В холодном воздухе он видел парок от ее дыхания.
— Сегодня я не расположен тебя трахать, сука.
Он снова провел рукой вверх по ее телу, услышал, как она медленно и ровно дышит. На ней была широкополая шляпа, обвязанная красной лентой с бантом впереди. Он снял ее, прощупал окантовку, тулью, нашел два бритвенных лезвия, бросил их на землю, следом отправил и шляпу.
— Ты испачкал мою шляпку, — пожаловалась она. — Бедная, бедная шляпка.
Он вытащил все шпильки из ее прически, так что волосы свободно рассыпались по ее шее и спине, и отшвырнул их подальше.
— Повернись.
— Да, господин.
Она улыбнулась, и ему захотелось снова ее ударить.
— Думаешь, ты меня сейчас арестуешь?
Он вынул из кармана наручники и покачал ими в воздухе.
— Ты больше не полисмен, Дэнни. Я такие вещи знаю.
— Гражданский арест, — пояснил он.
— Если ты меня арестуешь, я повешусь.
Он, в свою очередь, пожал плечами:
— Ну и ладно.
— И ребенок у меня внутри тоже умрет.
— Выходит, опять забрюхатела?
—
Она глядела на него, и глаза у нее были, как всегда, большие и темные. Она провела по животу ладонью:
— Во мне другая жизнь.
— Ага, как же, — отозвался Дэнни. — Придумай еще что-нибудь, крошка.
— Посадишь меня, и тюремный доктор подтвердит, что я беременна. Обещаю тебе, я повешусь. И ребенок умрет у меня в утробе.
Он защелкнул наручники на ее запястьях и дернул за них так сильно, что она врезалась в него, их лица почти соприкоснулись.
— Не пытайся меня обдурить, шлюха. Однажды сошло, но во второй раз у тебя не получится.
— Я знаю. Я революционерка, Дэнни, и я…
— Ты паршивая террористка. — Он ухватился за цепь наручников и притянул ее ближе. — Ты только что застрелила парня, который уже девять месяцев искал работу. Он был из того самого «народа». Бедняга пролетарий, который пытался свести концы с концами. И ты его застрелила, черт подери!
— Бывший полисмен Дэнни, — произнесла она таким тоном, каким пожилая женщина говорит с ребенком, — войны без потерь не бывает. Спроси у моего мертвого мужа.
Между ладоней у нее что-то мелькнуло, и лезвие вошло в его тело. Пронизало плоть и достигло кости, и бедренный сустав полыхнул огнем, опалившим бедро до колена.
Он оттолкнул ее, и она споткнулась, глянула на него из-под завесы волос, губы у нее были мокрые от слюны.
Дэнни покосился на нож, торчащий из бедра, потом нога у него подвернулась, он грохнулся задом на мостовую и смотрел, как по ляжке течет кровь. Он поднял свой «сорок пятый» и навел на нее.
Боль толчками сотрясала тело. Гораздо хуже, чем когда ему прострелили грудь.
— У меня внутри ребенок, — сказала она.
Дэнни вздохнул сквозь стиснутые зубы и выстрелил ей в подбородок; потом еще раз в грудь. Она упала на землю и забилась, как рыбина. Каблуки скребли мостовую, она пыталась сесть, кровь лилась по пальто. Дэнни смотрел, как у нее закатываются глаза, потом голова ее ударилась о землю, и она затихла.
Он хотел лечь на спину, но тут что-то толкнуло его в бедро. Он услышал выстрел за полсекунды до того, как следующая пуля угодила ему под правую ключицу. Он приподнял голову и увидел на пожарной лестнице человека. Следующая пуля звонко отскочила от булыжника мостовой. Дэнни все пытался поднять собственное оружие, но рука не слушалась. Следующая пуля попала ему в левую кисть. Он все время мучительно думал: это еще кто?
Он оперся на локти, выпустил пистолет. Ему хотелось умереть не в этот день; в какой угодно, только не в этот. Сегодняшний и так принес слишком много поражений, а он бы предпочел оставить мир, во что- нибудь веря. Еще веря.
Человек на пожарной лестнице уперся локтями в ограждение и прицелился.
Дэнни закрыл глаза.
Он услышал какой-то дикий гортанный вой и подумал: а не сам ли он так орет? Звяканье металла,
