— Лу?
— Товарища Фраину, — пояснил Натан. — Хотите с ним когда-нибудь познакомиться?
— Счел бы за честь.
Бишоп заговорщически улыбнулся:
— У вас есть какие-нибудь способности?
— Я пишу.
— И хорошо?
— Надеюсь.
— Дайте мне образец вашей писанины. Посмотрю, что смогу сделать. — Он оглядел бар. — Господи, как печально.
— Что печально? Что я познакомлюсь с товарищем Фраиной?
— Что? Нет. Главяк меня заставил-таки задуматься. Ни в одном из наших кружков нет ни единой миловидной женщины… Хотя постойте, одна есть.
— Одна есть?
Тот кивнул.
— И как я мог забыть? — Он присвистнул. — И довольно роскошная.
— Она здесь?
Натан рассмеялся:
— Будь она здесь, вы бы знали.
— Как ее имя?
Голова у Бишопа резко дернулась, и Дэнни испугался, что выдал себя. Какое-то время Натан испытующе смотрел ему в глаза. Дэнни отхлебнул пива. Бишоп снова устремил взгляд на теснившихся у бара.
— Имен у нее много.
Глава четырнадцатая
Лютер соскочил с товарняка в Бостоне. Руководствуясь кое-как нацарапанной картой, которой его снабдил дядюшка Холлис, он пересек центр города, миновал ряд одноквартирных домиков из красного кирпича, шагая по тротуару, усеянному опавшими листьями, и наконец обнаружил дом 121. Поднялся на крылечко и позвонил.
В сто двадцать первом проживал Исайя Жидро, отец Бренды, второй жены дядюшки Холлиса. Женат дядюшка был четыре раза. Первая и третья его бросили, Бренда умерла от тифа, а лет пять назад Холлис и его четвертая вроде как оба друг в друге разочаровались. Холлис говорил Лютеру, что скучает по Бренде, частенько ох как скучает, но иногда не меньше скучает по ее отцу, так-то. Еще в пятом году Исайя Жидро подался на восток, дабы присоединиться к Ниагарскому движению доктора Дюбуа?,[53] но выяснилось, что они с Холлисом поддерживают связь до сих пор.
Дверь отворил поджарый человечек в темном шерстяном костюме, в жилете и при синем галстуке в мелкий белый горошек. Его коротко стриженные волосы уже подернуло сединой; сквозь круглые очки смотрели ясные, спокойные глаза.
Он протянул руку:
— Должно быть, вы Лютер Лоуренс.
Лютер пожал ее:
— Исайя?
— Мистер Жидро, если вас не затруднит, юноша.
— Мистер Жидро, да, сэр.
При небольшом росте Исайя отнюдь не казался маленьким. Он стоял очень прямо, сложив руки на пряжке ремня, а глаза были прозрачные-прозрачные, и что в них — непонятно. Такими может смотреть ягненок, нежась в последних лучах летнего солнышка. Или лев, который ждет, пока ягненок уснет.
— Полагаю, у вашего дяди Холлиса все благополучно? — Он повел Лютера по парадному коридору.
— Точно, сэр.
— Как там его ревматизм?
— Днем ужасно ломит колени, а так он в отличной форме.
Исайя обернулся на него через плечо, подводя к широкой лестнице:
— Надеюсь, он больше не собирается жениться.
— Похоже, что так, сэр.
Лютер никогда раньше не бывал в богатых особняках. Внутри все оказалось куда красивей, чем в домах на Детройт-авеню: тяжелые люстры, балки из темного эвкалипта, французские диваны и всякие там канапе. Главная спальня помещалась у семьи Жидро на верхнем этаже, а на втором обнаружились еще три, к одной из которых Исайя и подвел Лютера, открыв дверь ровно на столько секунд, чтобы тот успел бросить на пол свою сумку. Лютер успел разглядеть бронзовую кровать, ореховый шкафчик с фарфоровым умывальным кувшином наверху, но тут Исайя заторопил его обратно.
Исайе и его жене Иветте принадлежало все это строение — три этажа да «вдовья дорожка»?[54] на крыше, с которой можно озирать всю округу. Саут-Энд, как уяснил себе Лютер по описаниям Исайи, был чем-то вроде процветающего Гринвуда: негры здесь выкроили себе местечко, где в ресторанах подавали их еду, а в клубах играли их музыку. Исайя рассказал Лютеру, что весь район появился из-за необходимости где-то селить слуг богачей с холма Бикон-хилл и с залива Бэк-бей, и все здешние строения, все эти одноквартирные домики красного кирпича и пузатые шоколадные особнячки, — такие миленькие именно потому, что прислуга из кожи вон лезла, лишь бы подладиться под стиль хозяев.
Они спустились в гостиную, где их поджидал чайник.
— Ваш дядя очень вас хвалит, мистер Лоуренс.
— Да ну?
Исайя кивнул:
— Он говорит, у вас некоторое брожение в крови, но рассчитывает, что когда-нибудь вы остепенитесь и станете достойным человеком.
Лютер не смог придумать, что на это ответить.
Исайя потянулся к чайнику, налил им обоим, передал Лютеру его чашку. В свою чашку Исайя капнул капельку молока и принялся ее медленно размешивать.
— Дядя много вам обо мне рассказывал? — спросил он.
— Только про то, что вы отец его бывшей жены и что вы входили в «Ниагару» вместе с Дюбуа.
— С
— Вы его знаете? — спросил Лютер. — Доктора Дюбуа?
Исайя кивнул:
— Я с ним близко знаком. Когда НАСПЦН решила открыть свое отделение в Бостоне, он предложил мне его возглавить.
— Это ведь какая честь, сэр.
Исайя кивнул, лишь чуть-чуть двинув головой. Бросил кусок сахара в чашку, размешал.
— Расскажите мне о Талсе.
Лютер налил молока в чашку и сделал маленький глоток:
— Сэр?..
— Вы совершили там преступление, не правда ли? — Он поднес чашку к губам. — Холлис не соизволил уточнить, в чем это преступление заключалось.
— Тогда, при всем к вам уважении, мистер Жидро… я тоже не стану уточнять.
Исайя пошевелился в кресле, одергивая штанину, чтобы она прикрыла верхнюю часть носка.
— Ходили слухи о перестрелке в одном сомнительном ночном заведении в Гринвуде. Вам об этом,
