Отец воззрился на него, приоткрыв рот.
— Я просто предупреждаю, — сказал Дэнни и сам услышал, какой у него напряженный голос.
Наконец Коглин-старший кивнул. Это был мудрый кивок отца, означающий, что он принимает одну сторону характера сына, но одновременно размышляет над недостатками другой. Он взял стакан Дэнни, налил ему и себе.
— Знаешь, почему я тебе разрешил боксировать?
— Потому что не смог бы меня остановить, — ответил Дэнни.
Они чокнулись.
— Именно. Еще когда ты был мальчишкой, я понял, что иногда тебя можно пошлифовать, но нельзя из тебя ничего лепить. Ты все равно не поддашься. Так было с тех пор, как ты научился ходить. Ты знаешь, что я тебя люблю, мой мальчик?
Дэнни встретился с ним взглядом и кивнул. Он знал. Всегда знал. Под всеми личинами, которые отец показывал миру в зависимости от обстоятельств, Дэнни всегда видел его сердце.
— Разумеется, я люблю Кона, — продолжал отец. — Люблю всех своих детей. Но тебя я люблю по- особому, потому что в моей любви много горечи.
— Горечи?
Отец кивнул:
— Я не могу быть в тебе уверен, Эйден. Я не могу вылепить из тебя то, что мне хотелось бы. Нынешняя история с О’Мирой — отличный тому пример. В этот раз сработало. Но ты поступил опрометчиво. Ты мог поплатиться карьерой. И на такой шаг я бы сам никогда не отважился и тебя бы не благословил. Вот чем ты отличаешься от других моих детей: я не могу предсказать твою судьбу.
— А судьбу Кона?
— Кон рано или поздно станет окружным прокурором, — сказал отец. — Несомненно. И наверняка сделается мэром. Возможно, губернатором. Я надеялся, что ты дослужишься до начальника полиции, но в тебе этого нет.
— Во мне этого нет, — согласился Дэнни.
— А уж представить тебя в роли мэра вообще смешно.
Дэнни улыбнулся.
— Таким образом, — продолжал Томас Коглин, — свое будущее ты строишь собственными руками. Что ж, я готов признать поражение. — Он улыбнулся. — Но будущее Кона я взращиваю, как любимый сад. — Глаза у него вспыхнули и влажно заблестели: верный признак, что близится страшный суд. — Нора когда- нибудь говорила с тобой об Ирландии, о том, что ее сюда привело?
— Со мной?
— Да, с тобой.
— Нет, сэр.
— Никогда не рассказывала о своей прошлой жизни?
Дэнни покачал головой:
— Мне — нет.
— Забавно, — произнес отец.
— Забавно?
Отец пожал плечами:
— По-видимому, у вас были не такие близкие отношения, как мне казалось.
— Вы на зыбкой почве, сэр. На очень зыбкой.
Отец беззаботно улыбнулся:
— Как правило, люди рассказывают о своем прошлом. В особенности… близким друзьям. Однако Нора никогда этого не делает. Ты заметил?
Дэнни попытался сформулировать ответ, но тут зазвонил телефон. Громко, пронзительно. Отец посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке. Почти десять.
— Звонить мне после девяти вечера? — вскинулся Коглин-старший. — Кто это подписал себе смертный приговор? Господи помилуй.
— Папа. — Дэнни слышал, как Нора взяла трубку в коридоре. — Почему ты…
Нора тихо постучала в дверь, и Коглин произнес:
— Открыто.
Она толкнула створку:
— Эдди Маккенна, сэр. Говорит, срочно.
Нахмурившись, Томас вышел в коридор.
Дэнни, не поворачиваясь к Норе, попросил ее:
— Подожди.
Он встал с кресла; они встретились с Норой в дверях.
— Что? — спросила Нора. — Дэнни, я устала.
— Он знает, — произнес Дэнни.
— Что знает? Кто?
— Отец. Он знает.
— Что? Что он знает? Дэнни?..
— Думаю, про тебя и Квентина Финна. Может, и не все, но что-то. Месяц назад Эдди меня спросил, нет ли у меня знакомых с фамилией Финн. Я решил, это просто совпадение. Фамилия довольно частая. Но мой старик только что…
Он не увидел замаха и, когда пощечина влепилась ему в щеку, почувствовал, что ноги у него подгибаются. Росту всего-то пять футов пять дюймов, а чуть не сшибла его на пол.
— Ты ему сказал. — Она почти выплюнула эти слова ему в лицо.
Она уже отворачивалась, но он схватил ее за руку.
— Ты что, рехнулась? — выговорил он хриплым шепотом. — Думаешь, я мог бы тебя продать, Нора? Даже под страхом смерти? И нечего отводить глаза. Смотри на меня. Даже под страхом смерти?
Она поглядела ему в глаза, и глаза у нее были как у загнанного зверя, взгляд заметался по комнате, словно она искала, где бы спрятаться. Чтобы прожить хоть еще одну ночь.
— Дэнни, — прошептала она, — Дэнни…
— Ты же не можешь в такое поверить, — сказал он, и голос у него сорвался. — Не можешь.
— Я и не верю, — ответила она. Прижалась лицом к его груди. — Не верю, не верю. — Она подняла голову и посмотрела на него. — Что мне делать, Дэнни? Что?
— Не знаю.
Он услышал, как отец кладет трубку на рычаг.
— Он знает?
— Что-то знает, — ответил Дэнни.
Из коридора донеслись приближающиеся шаги, и Нора отпрянула от него. Посмотрела потерянным взглядом и повернулась навстречу Томасу Коглину:
— Сэр…
— Нора, — проговорил Коглин.
— Вам что-нибудь понадобится, сэр? Чаю?
— Нет, милая. — Голос у него дрожал, лицо было бледное, губы тряслись. — Спокойной ночи, милая.
— Спокойной ночи, сэр.
Томас Коглин закрыл дверь. Прошел к столу, осушил стакан и тут же налил себе еще. Что-то пробормотал.
— Что такое? — спросил Дэнни.
Отец повернулся, словно удивившись, что он здесь:
— Кровоизлияние в мозг. Свалился на пол и отправился в рай еще до того, как жена успела добежать до телефона. Господи боже ты мой.
