Глава двадцать вторая
Дэнни, его отец и Эдди Маккенна собрались в кабинете Коглина-старшего. Эдди не мог остаться на рождественский обед: его ждало собственное семейство. Он сделал глоток бренди из бокала.
— Том, этот человек просто-напросто объявил крестовый поход. И неверные для него — мы. Вчера вечером он распорядился провести переподготовку всех моих людей, кто занимается надзором за массовыми мероприятиями и акциями неповиновения. Более того, он желает, чтобы я из них сформировал конные отряды. А теперь он взялся за клуб?
Томас Коглин наполнил ему бокал:
— Мы выстоим, Эдди. Нам и в худшие времена удавалось выстоять.
Эдди кивнул. Томас Коглин одобрительно похлопал его по спине и обратился к Дэнни:
— Этот твой Дентон, он связался с адвокатом БК?
— Да, обратился к Раули, — ответил Дэнни.
Томас сел, прислонившись спиной к столу, потер ладонью затылок и нахмурился: признак усиленной работы мысли.
— Комиссар все ловко разыграл. Перевод на другую должность — против этого не попрешь. И он подловил тебя с этой террористкой, с которой ты путался.
Дэнни вновь наполнил собственный бокал, заметив, что предыдущий ушел довольно быстро.
— От кого он узнал? Я думал, это секретная информация.
Глаза отца расширились.
— Не от меня, если ты на это намекаешь. А ты что скажешь, Эдди?
Эдди произнес:
— Я слышал, несколько недель назад ты повздорил с какими-то агентами Минюста. Вроде бы на Салем-стрит? Вытащил какую-то девушку из машины?
Дэнни кивнул:
— Через нее я и вышел на Федерико Фикару.
Маккенна пожал плечами:
— Так ведь Минюст — это тебе не девственница, Дэн, в нем полно дырок.
— Черт. — Дэнни хлопнул по боковине кресла.
— Для Кёртиса пришел час расплаты, джентльмены, — проговорил Томас. — За все издевательства, которые он претерпел в бытность мэром — и от Мартина Ломасни?,[65] и от других районных боссов. За все ничтожные должности, которые он получал во всевозможных захолустьях. За все обеды, на которые его не приглашали. Он «брамин» до мозга костей, джентльмены. А еще неделю назад был «брамином» опальным. — Он поболтал бренди в бокале и потянулся за сигарой. — На его месте любой захотел бы поквитаться.
— Что же нам делать, Томас?
— Просто тянуть время. Не высовываться.
— Такой же совет я дал нашему мальчику не далее как на прошлой неделе. — Эдди улыбнулся, взглянув на Дэнни.
— Я говорю серьезно. Тебе, Эдди, придется в ближайшие месяцы частенько подавлять в себе гордость. Я капитан, но за некоторые огрехи он и меня может вызвать на ковер, но мой корабль хорошо держится на плаву, и на моем участке, с тех пор как я его возглавил, уровень тяжких преступлений снизился на шесть процентов. Именно здесь, — он показал в пол, — здесь, в Двенадцатом, а эти места с давних времен считались одним из самых криминальных районов города. Он мало что сможет мне сделать, если только я сам не предоставлю ему шанс, а я уж постараюсь его не предоставлять. Но в тебя он вцепится, дружок, не сомневайся. Вцепится мертвой хваткой.
— Значит?..
— Значит, если он хочет, чтобы ты взнуздал лошадок и держал своих ребят на парадах до второго пришествия, изволь с радостью это исполнять. А ты, — обратился он к Дэнни, — держись подальше от БК.
— Нет. — Дэнни осушил бокал и встал, чтобы наполнить его снова.
— Ты не слышал, что я тебе…
— Я буду работать под его началом и не собираюсь жаловаться. Начищу пуговицы и башмаки, на здоровье. Но БК не подставлю.
— Тогда он тебя уничтожит.
Раздался негромкий стук в дверь.
— Томас?
— Да, дорогая?
— Обед через пять минут.
— Спасибо, дорогая.
Шаги Эллен Коглин затихли; Эдди снял с вешалки пальто.
— Похоже, нам предстоит веселенький Новый год, джентльмены.
— Выше нос, Эдди, — отозвался Томас. — Видишь ли, мы — районная власть, а этот город контролируют именно районы. Не забывай.
— Не буду. Счастливого Рождества.
— Счастливого Рождества.
— И тебе также, Дэн.
— Счастливого Рождества, Эдди. Наши самые лучшие пожелания Мэри Пэт.
— Она будет очень рада это услышать, очень рада.
Он вышел из кабинета. Дэнни глотнул и почувствовал на себе отцовский взгляд.
— Кёртис выбил у тебя почву из-под ног, мой мальчик?
— Ничего, я ее верну назад.
Какое-то время оба молчали. До них доносилось громыхание передвигаемых стульев и стук тяжелых чаш и тарелок, которые ставили на обеденный стол.
— Фон Клаузевиц говаривал, что война — это продолжение политики другими средствами. — Томас улыбнулся и поднял бокал. — Мне всегда казалось, что на самом деле все наоборот.
Коннор вернулся с работы меньше часа назад. Ему поручили дело о поджоге, и от него до сих пор пахло сажей и дымом. Пожар четвертой степени, сообщил он, передавая Джо картошку, двое погибших. И видимо, все ради страховки, нескольких жалких добавочных сотен к тем, которые владельцы могли бы выручить при законной продаже своей недвижимости. Поляки, пояснил он, закатывая глаза.
— Тебе следует быть осторожнее, — заметила мать. — Ведь теперь ты живешь не только для себя.
Дэнни увидел, как при этих словах Нора покраснела, а Коннор улыбнулся и подмигнул ей.
— Я знаю, мам. Знаю. Буду. Обещаю.
Дэнни посмотрел на отца, сидевшего справа от него, во главе стола. Глаза Коглина-старшего ничего не выражали.
— Я пропустил официальное оповещение? — спросил Дэнни.
Коннор покосился на мать, поглядел на Нору, потом на Дэнни:
— Она согласилась, Дэн. Нора. Она мне сказала «да».
Нора подняла голову и встретилась взглядом с Дэнни. Глаза у нее так и светились гордостью и тщеславием, которые показались ему отвратительными.
А вот улыбка у нее вышла слабенькая.
Дэнни глотнул из рюмки, отрезал кусок ветчины. Он чувствовал на себе взгляды всех, кто сидел за столом. От него ждали каких-то слов. Коннор смотрел на него с полуоткрытым ртом. Мать взирала на него озадаченно. Вилка Джо замерла на тарелке.
Дэнни растянул губы в улыбке, и она, судя по всему, получилась широкой и сияющей. Улыбка до
