Лунная миля

сбросит десять фунтов за сорок дней, или может убираться из дома.

Под полом что-то завыло — что-то механическое, — а затем мы услышали, как горячий воздух с шипением начал сочиться сквозь половицы.

— Извините, — сказала Энджи. — Я, видимо, не расслышала. Вы поставили ее перед выбором: или диета, или вы лишаете ее крыши над головой?

— Вы слишком все упрощаете, ситуация была гораздо сложнее.

— А, значит, я чего-то не понимаю? — кивнула Энджи. — Так объясните мне, Брайан, что же я поняла не так?

— Дело не в том, что я собирался лишить ее некоторых вещей…

— Пищи и крова, — сказал я.

— Да, — кивнул он. — Дело не в том, что я чего-то ее лишил, а в том, что я пригрозил ей, что сделаю это. И только в том случае, если она не проявит наконец уважения и к себе, и к нам. Я хотел превратить ее в сильную, гордую американскую женщину, обладающую моральными ценностями и чувством собственного достоинства.

— И какие же моральные ценности она усвоит, сбежав из дома? — спросила Энджи.

— Ну, я вообще не думал, что до этого дойдет. Как видите, я ошибался.

Энджи окинула взглядом кухню, затем прихожую. Моргнула несколько раз. Закинула лямку сумочки обратно на плечо и поднялась из кресла. Беспомощно улыбнулась мне:

— Слушай, я больше не могу. Просто не могу тут сидеть. Выйду, подожду тебя на крыльце, хорошо?

— Ладно, — сказал я.

Она протянула руку растерявшемуся Брайану Корлиссу:

— Была рада знакомству, Брайан. Если увидите дым за окном, пожарных можете не вызывать — это просто я там курю.

Она ушла. Брайан и я остались сидеть на диване, окруженные тихим шипением просачивающегося в дом тепла.

— Так она курит? — спросил он.

Я кивнул.

— И от чизбургера с колой тоже не отказывается.

— И при этом так выглядит?

— Как выглядит?

— Так хорошо? Ей сколько, тридцать с мелочью?

— Сорок два. — Не буду врать, выражение его лица меня здорово повеселило.

— Пластику делала, да?

— Господи, нет, — сказал я. — Хорошая наследственность плюс куча нервной энергии. Ну и к тому же она часто ездит на велосипеде, хотя и без фанатизма.

— Хотите сказать, что это я фанатик?

— Вовсе нет, — сказал я. — У вас работа такая, и такой образ жизни вы для себя выбрали сами. Ради бога, собственно. Надеюсь, вы до ста лет доживете. Просто я заметил, что люди иногда думают, будто их образ жизни как-то связан с моральным обликом.

Какое-то время мы оба молчали. Сделали по глотку каждый из своей бутылки.

— Я все думал, что она вернется, — тихо сказал он. — Софи.

Брайан сидел опустив взгляд на ладони.

— Знаете, после нескольких лет ее постоянных выкрутасов — и это притом что у нас новорожденный на руках… Так вот, я подумал, что, может, есть смысл вернуться к воспитанию по старинке. Раньше ведь у детей не было ни синдрома дефицита внимания, ни булимии с анорексией, они не хамили старшим и не слушали музыку, в которой сплошной секс и насилие.

Я против воли скривился:

— Да нет, раньше все было точно так же. Послушайте Элвиса или там братьев Эверли и скажите мне потом, о чем они, по-вашему, поют. А насчет гиперактивности и булимии — вы вспомните себя классе этак в восьмом. Все там было — только тогда никто не считал эти вещи болезнью.

— Ладно, — отозвался он. — А что насчет культуры? Тогда не было всех этих журналов и реалити- шоу, превозносящих идиотов и дегенератов. Никакого Интернета, никакой порнографии и всех этих технических приблуд, которые только забивают подросткам голову тупейшими из идей. И никто не внушал детям, что они не только способны стать звездами, но и что им это полагается. Не важно, что ты понятия не имеешь ни о чем, плевать, что у тебя нет ни капли таланта, — ты заслуживаешь успеха просто потому, что существуешь. — Он печально взглянул на меня. — У вас дочь есть, говорите? Вот что я вам скажу — с этим всем нам тягаться не по силам.

— С чем?

— С этим. — Он указал за окно. — С внешним миром.

Я проследил за его взглядом. Хотел было заметить, что на улицу ее выкинул не внешний мир, а вполне себе внутренний, но промолчал.

— Не по силам, и все тут. — Он снова глубоко вздохнул и полез в карман. Вытащил бумажник. Порылся в нем, затем выудил оттуда визитку. Протянул ее мне.

Андре Стайлз

Служба социальной защиты

Отдел по вопросам семьи

— Это социальный работник, который занимался Софи. Вроде он только недавно перестал с ней работать — когда ей семнадцать исполнилось, кажется. Не знаю, поддерживает он с ней контакт или нет, но есть смысл поинтересоваться.

— Брайан, как вы считаете, где она сейчас?

— Не знаю.

— Ну хотя бы предположение у вас какое-нибудь есть?

Он задумался. Засунул бумажник обратно в карман.

— Там же, где и всегда. С этой своей подружкой, которую вы ищете.

— С Амандой?

Он кивнул.

— Я поначалу думал, что она положительно повлияет на Софи, придаст ей жизненной устойчивости. А потом узнал, какое у нее прошлое. Довольно-таки мерзкое.

— Да, — сказал я. — Так и было.

— Мне такое не по душе. В нормальной жизни этим вещам места нет.

Я обвел взглядом его белоснежную гостиную и его белую рождественскую елку.

— Имя Зиппо вам о чем-нибудь говорит?

Он пару раз моргнул.

— Софи по-прежнему с ним встречается?

— Не знаю. Я просто собираю факты, пока картина не начнет проясняться.

— А, часть вашей работы, да?

— Это и есть моя работа.

— Зиппо на самом деле зовут Джеймс Лайтер[2] — отсюда и прозвище. Больше я о нем ничего не знаю, я и видел-то его один раз. От него тогда несло травой, и выглядел он как шпана. В точности такой тип, какого я в жизни своей дочери видеть не хотел, — татуированный весь, штаны мешковатые, кольца в бровях и бороденка жиденькая такая. — Его перекорежило. — Совсем, совсем не подходящий тип.

— А где ваша дочь с Амандой и Зиппо обычно тусовалась, не знаете?

Он задумался — надолго, так что и мне, и ему хватило времени не торопясь допить воду. Наконец он произнес: