Лунная миля

— Нет, не знаю, честно говоря.

Я открыл свой блокнот, нашел страницу, заполненную сегодняшним утром:

— Одна из одноклассниц Аманды и Софи сказала мне, что Софи и еще четверо зашли в комнату. Двое в этой комнате умерли, но…

— О господи.

— …но вышли из нее четверо. Ничего на ум не приходит?

— Что? Нет. Бредятина какая-то.

Он встал с дивана, и ключи у него в кармане забренчали, пока он раскачивался с пятки на носок.

— Софи умерла?

Где-то с полсекунды я удерживал его отчаявшийся взгляд:

— Не знаю. Ни малейшей идеи.

Он покосился в сторону, затем снова посмотрел на меня:

— Вот в этом-то вся проблема с детьми, а? У нас нет ни малейшей идеи. Ни у кого из нас.

Глава 12

Удалившись на перекур, Энджи позвонила в информационную службу, чтобы выяснить телефон Элейн Мерроу, проживавшей в Эксетере, штат Нью-Гемпшир. Затем она позвонила самой Элейн и договорилась с ней о встрече.

По дороге в «гранитный штат» мы молчали — во всяком случае, поначалу. Энджи глядела в окно — на выстроившиеся вдоль шоссе голые деревья, на тающие кляксы снега.

— Ей-богу, как же мне хотелось перелезть через кофейный столик, — сказала она наконец. — И выдавить ему глаза на хрен.

— Просто удивительно, что с такими манерами тебя не приглашают на светские приемы, — сказал я.

— Я серьезно. — Она повернулась ко мне. — Сидит такой, втирает про «ценности», а сам родную дочь выгнал ночевать на лавочке на автобусной остановке. И, блин, называет меня «Энджела», как будто имеет представление, кто я такая. Ненавижу, ненавижу, мать твою, когда люди так делают. И, господи Исусе, ты же сам видел, как он разошелся, когда про свою покойную жену говорил. «Неподходящее для ребенка окружение», мать его так. И из-за чего? Из-за того, что она любила гранолу и сериал «Секс в другом городе»?

— Полегчало?

— Чего? — спросила она.

— Выговорилась? — сказал я. — Потому что я там занимался выуживанием информации о пропавшей девочке, чтобы найти другую пропавшую девочку Ну, знаешь, делом занимался.

— А мне вот показалось, что ты ему разве что ботинки языком не вылизывал.

— А что, у меня был выбор? Вместо этого надо было встать в позу и высказать все, что я о нем думаю?

— Я же ведь ничего ему не сказала.

— Все равно, ты очень непрофессионально себя повела. У тебя на лице было написано, что ты на самом деле о нем думаешь.

— А в «Дюхамеле» о тебе не то же самое говорят?

Черт. Неплохо.

— Даже в наихудшем случае я вел себя раз в десять профессиональнее, чем ты.

— В десять раз, значит?

— В десять.

— Так что, я, значит, должна сидеть себе тихо, пока этот самодовольный козел поет дифирамбы собственной персоне, да?

— Да.

— А я не могу.

— Я заметил.

— Слушай, ну неужели вот это и есть наша работа? У меня что, просто стерлось из памяти, что мы только тем и занимаемся, что допрашиваем людей, от общения с которыми хочется потом залезть под душ часиков этак на пять?

— Частично — да. — Я взглянул на нее. — Ладно, по большей части так и есть.

Чем ближе мы оказывались к нью-гемпширской границе, тем меньше машин было на шоссе. Я надавил на газ, и деревья за окном превратились в размытое коричневое пятно.

— Решил пополнить коллекцию штрафов за превышение скорости? — спросила Энджи.

Я всегда водил быстро — за исключением тех случаев, когда в машине со мной была моя дочь. И Энджи давно с этим смирилась — точно так же, как я смирился с тем, что она курит. Во всяком случае, так мне казалось.

— Скажи мне, солнышко, — спросил я, — что за муха тебя сегодня за жопу укусила, а?

Повисшую тишину можно было ножом резать. Но затем Энджи откинула голову на спинку сиденья, уперлась ногами в бардачок и сделала глубокий протяжный выдох. А затем сказала:

— Извини. О’кей? Жалко, что так получилось. Ты был прав, я совершенно непрофессионально себя там повела.

— Можешь повторить то же самое в мой диктофон?

— Я серьезно.

— Я тоже.

Она закатила глаза.

— Ладно, ладно, — сказал я. — Извинения приняты. И оценены по достоинству.

— Я действительно там сорвалась.

— Да нет. Почти сорвалась, это да. Но я сгладил ситуацию, все в порядке.

— Все равно, некрасиво получилось.

— Ну, у тебя в последнее время фактически не было практики, так что ничего удивительного.

— Это да. — Она провела ладонью по волосам. — Потеряла хватку совсем.

— Зато за компьютером ты по-прежнему, э-э-э, отжигаешь в полный рост.

Она улыбнулась:

— Правда?

— Правда. Кстати, можешь сейчас погуглить Джеймса Лайтера?

— Это кто такой?

— Зиппо. Посмотрим, не засветился ли он где.

— А. — Она достала свой «блэкберри», какое-то время щелкала по клавишам, а затем сказала: — Засветился, да еще как. Помер.

— Серьезно?

— Серьезно. Труп нашли три недели назад в Оллстоне. — Она зачитала вслух: — «Тело восемнадцатилетнего Джеймса Лайтера было обнаружено в Оллстоне, в поле за магазином, торгующим спиртными напитками, через неделю после Дня благодарения. Причина смерти — две пули в грудь. Никаких свидетелей, никаких подозреваемых».

К середине статьи всплыла и его ожидаемо тоскливая предыстория — воспитывался матерью- одиночкой, которая, когда ему было шесть лет, попросила подругу посидеть с ним, а сама ушла и больше не вернулась. Где теперь Хитер Лайтер, никому не ведомо. Рос Джеймс в приемных семьях. Если верить статье, последняя его мачеха (некто Кэрол Луиз, также известная как Сиплая Кэрол) не сомневалась, что кончит Зиппо примерно так, как и случилось. И знала она это ровно с тех пор, как он угнал ее машину. Было