оставался тем же самым, который он использовал для гостиничных сейфов во время путешествия в Европу, — сочетание дат рождения Сьюзен и ее собственного. Для человека выдающегося ума, он мог иногда вести себя на удивление наивно или, возможно, с чисто мужской самонадеянностью полагал, что она по-прежнему слепо доверяет ему. Что ж, он заблуждался и, хвала Господу, не изменил код.
В портфеле лежали обычные отчеты, касавшиеся компании, балансовые ведомости и в особом отделении папка с грифом «секретно», которая появлялась каждую неделю и содержала материалы, полные скучнейших формул и расчетов, в которых она абсолютно ничего не понимала. Сегодня утром в бумагах снова не было ничего интересного, хотя внимание Хани привлекла одна длинная докладная записка, так как она была озаглавлена: «Елена Рубинштейн», и в ней говорилось, что общий доход королевы косметики «оценивается в Соединенных Штатах примерно в два миллиона долларов ежегодно». Хани нисколько не удивилась. Она слышала, что средства по уходу за кожей фирмы «Рубинштейн» очень хороши, хотя сама она сохраняла верность «Элизабет Арден».
Может быть, Бенедикт наконец решился вложить средства в косметический бизнес? Ей он об этом не говорил ни слова. Она должна придумать способ, как затронуть эту тему, не вызвав подозрений, что она читала бумаги из его портфеля.
Она быстро просмотрела документ до конца. Это была компания открытого типа, хотя лично Елена Рубинштейн владела пятьюдесятью двумя процентами акций, стоившими около тридцати миллионов долларов, как и контрольным пакетом всех зарубежных филиалов, за исключением австралийской фирмы. К удивлению Хани, из подробного отчета следовало, что именно там, в Австралии, Рубинштейн основала свою компанию, а затем передала бразды правления двум сыновьям и сестре, когда дело развернулось. Английское отделение и его дочерние фирмы в Южной Африке и на Дальнем Востоке являлись собственностью фонда Елены Рубинштейн, учрежденного для того, чтобы уклониться от налогов на наследство. Бретвел, один из служащих финансового отдела «Тауэрс фармасетикалз», подготовивший докладную записку, после слов «налоги на наследство» написал характеристику «убийственные», а Бенедикт подчеркнул весь абзац, касавшийся британского направления.
Интересно, почему, хотела бы она знать? Имеет ли это какое-то отношение к чешской шлюхе? Однажды она настойчиво пыталась добиться ответа, знает ли он, куда она уехала. «Вернулась в Европу», — признался он, тогда как одураченный муж-рогоносец переехал в Детройт и устроился на работу, которую, возможно, подыскал ему Бенедикт, в «Форд мотор компани».
За ленчем Хани ждала подходящего момента, чтобы завести разговор о фирме Елены Рубинштейн. Это оказалось проще, чем она думала.
— Ты сегодня очень хорошенькая, — сказал Бенедикт. Он часто повторял подобные вещи в прошлом году. Обычно она не обращала внимания, приписывая каждый комплимент, неожиданное объятие или поцелуй чувству вины.
— О, как мило, что ты заметил. У меня новая косметика от Елены Рубинштейн, — солгала она.
Реакции не последовало. Никакой. Бенедикт лишь рассеянно кивнул и продолжал есть салат. Повисло молчание; такие продолжительные паузы пугали ее, она спрашивала себя, о чем он думает, размышляла, догадался ли он, что у нее на лице тот же самый бледный тональный крем, что и всегда.
Он прервал молчание, неожиданно спросив:
— Тебе хотелось бы снова отправиться в круиз этой зимой?
— Не знаю.
Она сказала правду — она не знала. Прошлой зимой он изо всех сил старался доказать, что хочет сохранить их брак и изменить его к лучшему, и помимо прочего организовал романтический круиз по Карибскому морю. Это был сплошной кошмар. Он попеременно был то невыносимо угрюмым и раздражительным, то преисполнен раскаяния. Красота пейзажей и пьянящие ароматы и звуки тропиков только усиливали их отчуждение и ее чувство полной беспомощности, поскольку ночь за ночью он терпел фиаско, пытаясь заниматься с ней любовью. Сейчас дела обстояли ненамного лучше.
— Ну так подумай. Я полагал, мы могли бы побывать на Гавайях, а оттуда отплыть на лайнере. — Голос его звучал так, словно он предлагал совершить экспедицию в Антарктику.
На глаза привычно набежали слезы. Тот факт, что он не упомянул доклада о компании «Рубинштейн», лежавшего в портфеле, означал, что там есть какой-то скрытый смысл. Совершенно естественно было бы сказать, что он изучает состояние дел фирмы, когда она заметила, будто пользуется ее продукцией.
— Что на этот раз не так, Хани?
Если она считала, что никогда не выглядела так хорошо, то от него осталась одна тень — он ходил с серым лицом и все время пребывал в состоянии нервного напряжения и беспокойства.
На вопрос, ставший уже традиционным, она дала ответ, которого муж ждал.
— О, ничего особенного, все в порядке.
Он не представлял, как дотянет до конца выходных. Вечером планировался бридж, игра, которая никогда ему не нравилась, а завтра — светский ленч в Глен Ков, куда Хани хотела пойти. От одной мысли об этом ему вдруг сделалось невыносимо тоскливо. Он внезапно встал из-за стола, уронив вилку на пол.
— Ты куда? Не хочешь ли сыра? Фруктов?
Если бы в этот момент не зазвонил телефон, он, возможно, сказал бы ей правду. Его не ждала срочная работа. Ему было необходимо уйти не для того, чтобы встретиться с Людмилой или с кем-то еще, а для того, чтобы побыть одному и поразмыслить, сможет ли он когда-нибудь жить с Хани, как раньше, и вести нормальную семейную жизнь. Ему смертельно надоело притворяться каждую минуту, изображая какие-то чувства, будь они неладны, и делать вещи, абсолютно противные ему, в надежде увидеть прежнюю беззаботную улыбку на лице жены. Он и так искалечил жизнь очень многим, в том числе и самому себе, но раздался телефонный звонок, и Жизель пришла сказать, что Хани соединили с Парижем. Та бросилась в свою туалетную комнату, чтобы взять трубку.
Связь была на редкость хорошей, так что отчетливо был слышен каждый звук, малейшие оттенки интонации, словно Сьюзен находилась рядом, в соседней комнате.
— Что случилось, мама? У тебя ужасный голос.
Беспокойство Сьюзен разрушило с трудом возведенные преграды, и в ее голосе помимо воли зазвучали слезы. Она ничего не могла с этим поделать, но все-таки ответила:
— Ничего, дорогая, ничего. Я просто ужасно соскучилась. Чем ты занимаешься?
— У меня куча дел, мама. Скоро приедет Алекс, и я веду его в новый ночной клуб, который недавно открылся на Елисейских полях, в подвале, где раньше был угольный склад. Салун называется «Сумасшедшая лошадь», представляешь? — Она хихикнула, точно школьница. — Весьма сомнительное местечко. Наверное, я повредилась рассудком, если иду туда с Алексом. Их стриптиз-шоу произвело фурор. Все только об этом и говорят. Девушки, кажется, очень красивые, «Вог» уже подготовил фотографии.
Сьюзен была намного общительнее, чем обычно; Хани понимала, что дочь старается ради нее. Хани глубоко вздохнула, пытаясь совладать с голосом, но даже она сама услышала его дрожание, когда произнесла:
— Звучит невероятно заманчиво, дорогая.
— Мам, почему бы тебе не приехать сюда погостить на недельку-другую? Я все устрою, мы замечательно проведем время, и месье Диор будет счастлив повидаться с тобой.
— Не могу, Сьюзен, — автоматически ответила Хани; она повторяла это месяц за месяцем, уверенная, что сойдет с ума от беспокойства, если оставит Бенедикта одного и не будет знать, куда он ходит и с кем, возможно, встречается. В прошлом году Бенедикт даже сократил продолжительность своих деловых поездок, и дважды, когда ему было необходимо поехать в Европу, она сопровождала его. Несмотря на настойчивые уговоры Сьюзен, Хани по-прежнему тяготило нехорошее предчувствие, будто вот-вот произойдет нечто ужасное. А впрочем, что может быть хуже кошмара, который она уже пережила.
— Мама? Мама? Ты еще слушаешь?
Она не слышала ни слова из того, что говорила Сьюзен. Она чувствовала, что находится на грани нервного срыва.
— Прости, дорогая, стало очень плохо слышно. Лучше попрощаемся прежде, чем нас прервут.
— Я волнуюсь за тебя, мама? Дома что-то не так? Хочешь, я приеду навестить тебя?
