— Я знаю, кто вы.
Луизу охватило недоброе предчувствие.
— Откуда вы?
— Из Праги. Мой внучатый племянник Юта бежал с вашей сестрой Наташей во время восстания 1968 года. Он о ней очень высокого мнения.
Энтузиазм Луизы в отношении ароматерапии Карлы испарился так же быстро, как и возник.
Пока Диана выражала восторг по поводу того, что мир тесен, Луизе не терпелось уйти. Она чувствовала на себе взгляд гуру, когда спускалась по лестнице, стремясь поскорее очутиться на улице, где сияло солнце.
— Вы не назначили встречу?
— Нет, мне нужно заглянуть в свою записную книжку. Я точно не знаю, как долго Бенедикт еще сможет пробыть здесь. Вероятно, у меня не будет времени.
— Полагаю, едва ли вам нужны ее советы, моя дорогая. Ваш «Истребитель морщин» сражается на вашей стороне.
Хотя Луиза твердо пообещала себе, что лучше вернется в отель пешком, чем вновь подвергнет себя риску в «остине-мини», она села в машину, словно лунатик, чтобы поскорее добраться до отеля. Она поцеловала Диану на прощание, но едва помнила, что говорила, расставаясь с ней.
Мой внучатый племянник Юта бежал с вашей сестрой Наташей… Он о ней очень высокого мнения.
Когда Луиза, наконец, вошла в номер, она не могла сдержать рыданий. Она бросилась на кровать, ее тело сотрясалось от боли и раздиравших душу противоречивых чувств. Она полностью отдалась слезам, сдерживаемым столько лет. Неизвестно почему, но сегодня днем после случайного упоминания о своей сестре она почувствовала, что должна выплакать свое горе или окончательно сломаться. У нее покраснели глаза, и она с трудом владела собой, когда через час в номер ворвался Бенедикт.
Он был в бешенстве. Он никогда не пытался скрыть свой гнев.
— Ты говорила с кем-нибудь,
Она вздрогнула. Услышать такое именно сегодня! Бенедикт рывком поставил ее на ноги.
— Что ты затеяла?
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Если ты имеешь в виду, говорила ли я когда-нибудь с кем-то из чешского сектора, то да, да.
Пролитые слезы и щемящая тоска, которую она испытала при упоминании Креспиа о Наташе, опустошили ее, и в настоящий момент она утратила способность чувствовать. Происходящее не задевало ее, словно Бенедикт кричал на кого-то другого.
— Ты просила Ласкера, Брайана Ласкера, начать поиски Петера Малера? — Его пальцы впивались в ее плечи.
— Ласкер?
Она не пыталась выиграть время, как делала много лет, когда Бенедикт подвергал ее жестокому допросу. Она действительно не помнила имени молодого человека, но, конечно, точно знала, кого он имеет в виду.
— Да, Ласкер! Л-А-С-К-Е-Р, — выговорил он по буквам.
Луиза почувствовала, что у него трясутся руки, когда он пальцами приподнял ее подбородок, заставляя смотреть себе прямо в глаза.
Она ответила ему холодным, спокойным взглядом.
— Да, думаю, молодого человека, которого я встретила пару лет назад на приеме в Госдепартаменте, зовут именно Ласкер. Я разговаривала с ним. А что? Это запрещено законом?
Бенедикт отпустил ее. Он расхаживал из угла в угол громадной гостиной — сцена, которую она наблюдала из года в год в те минуты, когда он бывал взволнован.
— За моей спиной… за моей спиной… — бормотал он. — Знаешь, как мне было стыдно иметь дело с твоей жалкой семьей, слышать любопытство в голосе этих чиновников, бессмысленное покашливание, когда они докладывали мне о передвижениях престарелой парикмахерши из Праги. Все эти годы…
— К чему ты все это?
Ни учащенного дыхания, ни ожидания, как бывало в прошлом, когда Бенедикт собирался сообщить ей новости из Чехословакии. Это принесло слишком много боли; она не хотела больше ничего слышать.
— Почему ты обратилась за помощью к кому-то еще? Почему не сказала мне? Ты думала, что я мало сделал, чтобы выяснить…
— Выяснить что?
— Жив Малер или мертв! — рявкнул он.
— Ну и что с ним?
Кровь бросилась ей в лицо, когда она задавала вопрос; подсознательно разум предавал ее, показывая Бенедикту, как сильно она хотела услышать ответ, тогда как сама она даже не отдавала себе в этом отчета.
Муж довольно долго пристально смотрел на нее, потом вымолвил ледяным тоном:
— Твой тайный источник информации окупился, Луиза. На твоем рабочем столе в Нью-Йорке лежит отчет о человеке, серьезно раненном во время восстания, к которому только недавно вернулась память, человеке, которого опознали как Петера Малера. Это исполненный горечи и обиды человек, до сих пор не оправившийся от огнестрельных ранений. Два письма от него дожидаются твоего возвращения, письма, которые переслали через наше посольство: одно для тебя, другое предназначено для передачи твоей сестре, его жене. — Бенедикт повысил голос. — Их не очень приятно читать. Он обвиняет вас обеих в том, что вы бросили свою семью. Он обвиняет тебя в том, что ты сбила с толку свою впечатлительную младшую сестру, соблазнив изобилием капиталистической жизни, оставив его бороться в одиночку, воспитывая их дочь с помощью старой, больной женщины. Он ненавидит тебя за все, что ты сделала. Он по-прежнему лелеет надежду, что Наташа, узнав о том, что он выжил, будет «спасена» от твоего развращающего влияния. Забавно, правда?
Она не слышала почти ни слова из того, что он сейчас говорил. Радость сменилась — как выразилась Креспиа — инерцией, да, именно так. Она оставалась инертной, но к ней возвращалась способность чувствовать.
Петер жив. Наташа не свободна.
Кто знает, что почувствует Наташа, узнав новость? Больше двух лет она безутешно оплакивала Петера. Без сомнения, она очень сильно любила его, так же, как и Чарльз — Луиза начала это понимать — некогда любил свою жену Блайт. Они искали друг у друга утешения. Луиза не представляла, как выглядит, как явно она показала, что весть о том, что Петер Малер еще жив, привела ее в восторг.
Когда она приблизилась к Бенедикту, он вскочил на ноги.
— Не подходи ко мне. Ну что, ты счастлива, да? Вся прямо дрожишь от радости, что муж твоей сестры благополучно выжил. Вероятно, теперь она попытается вернуться в Прагу. Я вижу, это ясно написано на твоем подлом лице. Но почему ты так счастлива?
— Бенедикт…
— Нет, не смей перебивать меня. Почему вдруг у тебя такой вид, словно с твоих плеч свалилась вселенская тяжесть? Почему? Почему? — Он был бледен и дрожал от ярости.
Испугавшись, она снова обратилась к нему:
— Бенедикт, я…
— Заткнись! Сьюзен пыталась предостеречь меня, и я собственными ушами слышал, как твоя несчастная сестра говорила это. Все время ты добивалась Чарльза, моего сына, молодого Тауэрса. Шлюха! С чего бы еще ты могла объявить войну своей сестре, потратив до этого годы на то, чтобы вытащить ее из Праги? Когда-то я думал, что в тебе говорит своего рода профессиональная ревность. — Он грубо фыркнул. — Я оставался глух, слеп, однако что-то в этом никогда не давало мне покоя.
Луиза, дрожа, попробовала взять его за руку. Он дернулся, словно ужаленный.
— Не прикасайся ко мне. За моей спиной, столько лет… Я не мог поверить, когда в офисе мне сказали, что этот тип, Ласкер, пытался дозвониться до тебя с хорошими новостями. О, да, хорошие новости
