душистого сена в лифт и устроился там на ночлег.
С тех пор он только там и ночевал. По утрам Крякки будила его, когда завтрак уже был готов.
— Вставай, соня, — крякала она. — Я уже подаю на стол.
Но поросенок не спешил просыпаться. Он потягивался, позевывал до тех пор, пока утка в сердцах не швыряла В него крышкой от кастрюли.
А однажды доктору принесли записку от русской княгини. Она приглашала доктора и его артистов на прием. Княгиня жила в великолепном дворце и славилась гостеприимством, но доктор решил приглашения не принимать.
— Как бы эти аристократы не устроили посмешище из моих зверей, — сказал он.
Но в тот же день в театре к Джону Дулиттлу подошел сам маэстро Паганини и лично передал приглашение от княгини.
«Такой человек не станет участвовать в недостойных затеях», — подумал доктор и согласился.
Княгиня прислала за гостями золоченую карету. Она была запряжена четверкой лошадей, а на запятках стояли два лакея. Прием удался на славу. Там были все известные артисты, композиторы, писатели, скульпторы и художники. Там были послы иностранных держав, князья, принцы, графы и бароны, не говоря уж о более мелким дворянах с титулами и без. Но главными гостями все же были звери доктора Дулиттла.
Звери вели себя прекрасно, хотя и не обошлось без досадных недоразумений. У княгини жила белая ангорская кошка, и О’Скалли, как только увидел ее, бросился за ней.
— Я не хотел, господин доктор, — оправдывался потом пес, — ноги сами меня понесли.
Сами ноги понесли пса или не сами, неважно. Важно то, что он загнал белую ангорскую кошку в камин и она от сажи стала черной. Пришлось ее оттуда вытаскивать и мыть.
За ужином Хрюкки сидел между богатой маркизой и дирижером оркестра. Он очень умело расправлялся со всеми блюдами, и гости удивлялись: «Вы только посмотрите на этого благовоспитанного поросенка». Но когда подали апельсины, Хрюкки опростоволосился. Он ел их целиком, с кожурой. А когда доктор принялся ему выговаривать, он ответил:
— Зря вы думаете, что мы, свиньи, не разбираемся в апельсинах. Так намного вкуснее. Попробуйте сами!
После ужина Пипинелла с Корнелиусом спели дуэт из оперы. Все гости княгини были в восторге.
Глава 2. Пес и парфюмер
Мэтьюз Магг не ошибся, когда утверждал, что звери согласятся участвовать в рекламе.
— Реклама — двигатель торговли, — назидательно повторила белая мышь избитую фразу, которую она не раз слышала в те времена, когда жила в магазине. К тому же это будет очень увлекательно. Вы только представьте себе: Хрюкки разгуливает по витрине колбасного магазина, а родом с ним лежат окорока.
Но Хрюкки такая мысль совсем не понравилась.
— И представлять не хочу! — взвизгнул он. — Никаких колбас, окороков, ветчины! Конечно, я не против рекламы, но если уж что и рекламировать, то детские игрушки. Эго я сделаю с удовольствием.
— Лично я не имею ничего против ветчины, — сказал О’Скалли, — но, думается, ты прав. Надо рекламировать что-нибудь полезное. А помните, господин доктор, вы как-то получили письмо от эскимосских собак, где они просили у вас средство от облысения? Вы тут же состряпали мазь и опробовали ее на мне. Лекарство получилось что надо! Я так оброс шерстью, что едва не задохнулся от жары — ведь дело было в Африке. Если мы раструбим всем о вашей мази, то вы заработаете… — О’Скалли мечтательно прищурил глаза, и в его воображении опять появилась гора золотых и серебряных монет выше человеческого роста. — Вы заработаете кучу денег!
— А ваша микстура от кашля? — напомнил Корнелиус. — Все хозяева канареек с радостью ее купят.
— Уж кто-кто, а мы, звери, знаем, что ветеринары ничего не смыслят в наших болезнях, — вмешался в разговор Скок. — Напишите для них книгу, научите их готовить настоящие лекарства, и все звери скажут вам спасибо.
Еще до того, как доктор отправил зверей спать, они добились главного — Джон Дулиттл обещал им, что с их же помощью познакомит мир со всеми чудесными мазями, микстурами и порошками, которые он изобрел.
На следующий день доктор с О’Скалли отправились к господину Пулену, парфюмеру. Когда господин Пулен открыл дверь своего дома и увидел на пороге Джона Дулиттла с псом, он очень удивился и обрадовался.
— Я уже не надеялся, — сказал он, — что вы, господни доктор, примете мое предложение. Устраивайтесь поудобнее, я сейчас прикажу подать нам кофе, а псу — косточку.
Пока доктор и господин Пулен пили кофе и беседовали о погоде, явились вызванные главные мастера по приготовлению духов, помады и кремов.
— Господа, — сказал им Жюль Пулен, — имею честь представить вам необыкновенного человека, доктора Джона Дулиттла. Он первый в мире, и пока единственный, сумел выучить язык зверей. — При этих словах мастера недоверчиво хмыкнули. Жюль Пулен заметил это и продолжал: — Я знаю, что многие сомневаются в том, что можно говорить с животными, но я в это верю, как верю в то, что открытия доктора Дулиттла обогатят мировую науку.
О’Скалли лежал у камина и дремал — его всегда клонило в сон от красивых слов. И вдруг он вздрогнул и навострил ухо — господин Пулен заговорил о нем.
— Как вы видите, доктор привел сюда своего пса. Не мне вам объяснять, что мы производим не духи, помаду и мази, а запахи. И продаем мы не флакончики с жидкостью, а запах. Ни у кого из людей нет такого тонкого нюха, как у собак. Обратите еще внимание на золотой ошейник на шее у О’Скалли. Его наградили им за то, что он по запаху отыскал человека, которого пираты высадили на необитаемом острове. Поэтому давайте сегодня смотреть на О’Скалли не как на пса, а как на большого знатока запахов.
О’Скалли поднесли под нос пузырек с духами и спросили, чем они пахнут. Это было своего рода испытание, ведь мастера-парфюмеры не верили, что какой-то пес может их чему-то научить. О’Скалли втянул воздух носом и поморщился.
— Они пахнут сыром.
Джон Дулиттл перевел его слова.
— Сыром? — недоверчиво воскликнул один из парфюмеров. — Наши самые дорогие и изысканные духи пахнут сыром? Не может быть!
Парфюмеры пустили пузырек с духами по кругу, долго принюхивались и наконец в один голос заявили:
— Мы не чувствуем запаха сыра. Здесь есть только запах жасмина и цветущей акации.
А про себя они подумали: «Этот доктор Дулиттл мошенник».
— Я не спорю, запах жасмина, цветущей акации там есть, но прежде всего ваши духи пахнут сыром, и не просто сыром, а камамбером, самым противным из французских сыров, какие только мне приходилось пробовать.
Господин Пулен всплеснул руками и глухо произнес:
— Какой ужас! Это мои лучшие духи, я назвал их «Грезы любви». Как получилось, что они пахнут сыром?
— Может быть, пахнут не сами духи, а пузырек? — предположил один из мастеров.
— Кто наклеивал этикетки на эти духи? — загремел господин Пулен. — Позвать его сюда! Немедленно!
Через пять минут в комнату ввели маленького, тщедушного человечка, неожиданный вызов к
