Уходит направо.
Морн один. На террасе, сквозь стеклянную дверь видна неподвижная спина Эдмина.
Морн. Отлично… Ганус, получив письмо, мой долг напомнит мне. Он проберется из марева столицы сумасшедшей, из сказки исковерканной, сюда, на серый юг, в мои глухие будни. Недолго ждать. Должно быть, он в пути. Мы встретимся опять, и, протянув мне пистолет, он, стиснутый и бледный, потребует, чтоб я себя убил, и буду я готов, быть может: смерть созреет в одиночестве… Мне дивно… не верится… так резко жизнь меня покинула. И только бы не думать о родине, — не то метаться буду в темнице с тюфяками вместо стен и с цифрою безумия над дверью… Не верится… Как жить еще? Эдмин! Поди сюда! Эдмин, ты слышишь? Руку, дай руку мне… Мой верный друг, спасибо. Эдмин. Что мне сказать? Не кровь — холодный стыд течет по жилам… Чувствую: ты должен глядеть теперь в глаза мне, как глядят на те срамные снимки, что за грош увидеть можно в щелку… Стыдно сердцу… Морн. Нет, ничего… Я только изумлен… Смерть — изумленье. В жизни иногда нас так же изумляют: океан, цвет облака, изгиб судьбы… Как будто на голове стою. Все вижу так, как, говорят, младенцы видят: пламя свечи, концом направленное вниз… Эдмин. Мой государь, что мне сказать тебе? За женщину ты царство предал; дружбу я предаю за женщину — все ту же… Прости меня. Я только человек, мой государь… Морн. А я, я — Господин Морн — вот и все; пустое место, слог неударяемый в стихе без рифмы. О, королю никто бы никогда не изменил… Но — Господину Морну… Ты уходи. Я понял — это кара. Я не сержусь. Но уходи. Мне тяжко с тобою говорить. Одно мгновенье, и словно в трубке стеклышки цветные встряхнул, взглянул — и жизнь переменилась.. Прощай. Будь счастлив. Эдмин. Я вернусь к тебе, лишь позовешь… Морн. Тебя я встречу только в раю. Не раньше. Там, в тени оливы, тебя представлю Бруту. Уходи… Эдмин уходит.
Морн. (один)
Так. Кончено.
