Поторопи свое воспоминанье,Эдмонд. Кто знает, может быть, сейчасстремленье жизни мнимое прервется, —исчезнешь ты, и я — твой сон — с тобою.Поторопись. Случайное откинь,сладчайшее припомни. Как признался?Чем кончилось признанье?Эдмонд. Это былоздесь, у окна. Мне помнится, ты вышелиз комнаты. Я раму расшатал,и стекла в ночь со вздохом повернули.Все небо было звездами омыто,и в каменном туманном переулке,рыдая, поднималась тишина.И в медленном томленье я почуял,что кто-то встал за мною. Наполняласьдуша волнами шума, голосамирастущими. Я обернулся. Близкостояла Стелла. Дико и воздушноее глаза в мои глядели — нет,не ведаю, — глаза ли это былииль вечность обнаженная… Окноза нами стукнуло, как бы от ветра…Казалось мне, что, стоя друг пред другом,громадные расправили мы крылья,и вот концы серпчатых крыльев наших, —пылающие длинные концы —сошлись на миг… Ты понимаешь — сразуотхлынул мир; мы поднялись; дышалив невероятном небе{117}, — но внезапноона одним движеньем темных векпресекла наш полет — прошла. Открыласьдверь дальняя, мгновенным светом брызнув,закрылась… И стоял я весь в дрожаньеразорванного неба, весь звенящий,звенящий…Гонвил. Так ли? Это все, что было,один лишь взгляд?Эдмонд. Когда бы он продлился,душа бы задохнулась. Да, мой друг,—один лишь взгляд. С тех пор мы не видались.Ты помнишь ведь — я выбежал из дома,ты из окна мне что-то крикнул вслед.До полночи по городу я бредил,со звездами ночными говорил…Все отошло. Не выдержал я жизни,и вот теперь…Гонвил. Довольно!Эдмонд. Я за граньютеперь — и все, что вижу…Гонвил. Я сказал:довольно!Эдмонд. Гонвил, что с тобой?..Гонвил. Я долготебя морочил — вот и надоело…Да, впрочем, ты с ума сошел бы, еслия продолжал бы так шутить… Не яду
