Марийка уже знала, что Аксютиного отца и мужа сослали за политику, много и еще нового для себя услышала она и теперь обещала Аксюте заменить ее на салотопне — поддерживать дружбу между работницами, чтоб не уступали хозяину.
— А которые девчата поумнее, к тебе приведу, сама с ними потолкуешь, — добавила она, лукаво прищуривая свои цыганские глаза.
Работать Аксюте дома было выгоднее и сподручнее. Она просила, чтоб ей привозили сала сразу больше, и с помощью свекрови в один день кончала два урока, освобождая себе следующий. Надо было готовиться к зиме.
В свободные вечера она забегала к Антонычу, советовалась, спрашивала новости о друзьях.
Дмитрий по-прежнему вел работу среди интеллигентной молодежи города. Ему удалось связаться с некоторыми учителями и школьниками Мариинской женской школы и мужской высше-начальной. С учителем Красновым они организовали драматический кружок и изредка ставили спектакли. В городе, не имевшем ни кинематографа, ни театра, постановки любителей шли с аншлагом. Но главное было в другом — на репетициях говорили не только о пьесах и ролях.
Дочка нотариуса Валя Соловьева исполняла роли главных героинь и пользовалась успехом у зрителей, чем отец очень гордился. Собирались в его доме. Андрей Александрович, отец Вали, был известен своей благонадежностью, поэтому уездное начальство почти не интересовалось деятельностью Трифонова в кружках, считая, что у Соловьева крамольных разговоров быть не может. Так бы и было, если бы господин нотариус не увлекался преферансом.
Шумный успех выпал на долю любителей артистов, когда, после развала компании «Самонов — Мурашевы», они сыграли комедию Островского «Свои люди — сочтемся». Пришлось спектакль повторить три раза.
— Хо-хо-хо! — не стесняясь, грохотал Никитин, сидя рядом с Самоновым в первом ряду. — Тебе все ж, Антон Афанасьевич, повезло! Зять-то в долговую яму не отправил…
Самонов побледнел, но смолчал. Братья Мурашевы со своими женами тоже приехали на спектакль. Сидели они врозь, во втором ряду.
— Ой, до чего же Липочка на нашу Зинаиду походит! — негромко сказала Наталья своей соседке, вызвав смех окружающих.
Младшая сноха бросила на нее возмущенный взгляд; впрочем, у Натальи эти слова вырвались непреднамеренно.
Действительно, гример постарался, сделал Валю похожей на Зинаиду Антоновну. Дмитрий играл роль приказчика-жениха и был загримирован под Павла Мурашева. Скопировать в спектакле зятя Самонова с женой была его идея. Много часов провел он в купеческом клубе, изучая мимику, повадки, интонации и жесты Павла.
В результате на сцене жил, мошенничал Павел Мурашев. Слова Никитина и Натальи Мурашевой быстро стали известны всем зрителям, и каждая реплика жениха с невестой, а затем супругов вызывала неудержимый хохот в зале в первую очередь именно этой схожестью.
Павел пытался принять скучающий вид, но багровое лицо выдавало его ярость. Зина едва сдерживалась, чтоб не заплакать, а Аким и Наталья вместе со всеми аплодировали молодым артистам.
Если и до спектакля Павел понял, какая большая разница торговать с тестем или одному, то после публичного осмеяния ему на каждом шагу пришлось ощущать это еще сильнее. Каждый чуть не в глаза называл мошенником. Он чувствовал себя затравленным зверем и бешено злился на всех, особенно на братьев.
То, что Аким не сделал скандала, он объяснил себе влиянием Демьяна и возненавидел его. Второй раз молчун перешел дорогу… Но еще большую ненависть питал Павел к Акиму, хотя тот перед ним не был виноват.
Павел, по существу, уже стал второразрядным купцом и не имел другого кредита, как только в банке. Аким, с помощью Никитина, стал выше его.
Запершись в кабинете, Павел сидел часами молча за столом, не откликаясь на зов жены: свое пренебрежение к Зине он теперь не скрывал. Что делать дальше? Он перебрал десятки вариантов, тотчас же отвергая каждый.
Первая мысль у него была — кинуть Зинаиду, захватить весь капитал, взять Аксюту и скрыться навсегда отсюда. «С ней бы нажил большие капиталы в любом месте. Но у нее двое детей от Кирюшки», — думал он, стараясь забыть главное: что никогда она на это не согласится, Аксюта при встрече с ним отворачивалась. «Да ведь и у меня есть сын», — мелькнуло под конец.
Как ни желанен был подобный выход, Павел скоро перестал о нем думать и с тех пор почувствовал к Аксюте ненависть. «Она обманывала меня еще в девках», — убеждал он себя, стараясь побороть страсть.
В конце концов он пришел к выводу, что в его положении есть только два пути: помириться с тестем и вновь стать его компаньоном или немедленно уехать в Петропавловск, а лучше куда подальше — в Петропавловске может вредить Аким.
Облокотившись на письменный стол и сдавливая виски, Павел старался спокойно и холодно решить, какой же из них лучше.
Мириться с тестем — придется признать себя виновным, вернуть Акиму сто тысяч, предложить тестю тридцать, тогда останется двести с хвостиком, но будет возможность быстро наживать и пользоваться прежним почетом. «Но возвращать капитал Акиму…» Павла передернуло от ненависти.
Уехать… но куда? Убытки при переезде понесет большие, и где, кроме Акмолинска и Петропавловска, найдешь такие бешеные барыши. Потом — везде есть свои богатые купцы, разве они дадут дорогу новичку…
Витя Осоков уже не состоял в артели Мохова. По совету Антоныча, он сам организовал артель возчиков в тридцать подвод, подобрал людей, которых в будущем надеялся вовлечь в революционную работу. Никаких процентов за ручательство он не брал, и возить они стали медь со Спасского завода в Петропавловск, захватывая на обратном пути груз для мелких торговцев.
В артель вошел и Митрофан Саввич Романов. Возчики доверяли друг другу и, будучи однолошадниками, обычно делили работу: один рейс на всех лошадях ехала половина хозяев, другой — вторая, а заработок делили поровну. Такой порядок давал людям отдых и возможность справиться с домашними делами. Возглавляли по очереди Романов и Виктор. Они же были связными между подпольными организациями Петропавловска, Акмолинска и Успенского рудника.
Топоркову и по-прежнему неуловимому Трофиму Мокотину удалось организовать небольшие подпольные организации на Спасском заводе и в Караганде. Связными между новыми организациями и старой — на Успенском руднике — были Бостан, Сатай и Мамед. Они же были пропагандистами среди казахской бедноты. Русские, те, у которых земли, денег мало, друзья казахов, убеждали где словом, где песней: «Наши баи, купцы, заводчики, барагер[19] — нам враги…»
Говорить приходилось осторожно. Вековечная косность, бытовые предрассудки крепко держали в своих цепях казахов, но брешь в родовом строе хоть и медленно, все же росла.
Из оседлого аула Мамеда частенько ездили гости к напарникам Карпова в Родионовку. Те помогли землепашцам купить старенький двухлемешный плуг, Андрей Полагутин отремонтировал его, а Егор Лаптев весной научил пахать им.
Песня старого Джаксыбая включила новое событие и пошла летать по степям до самых Каркаралов. Она была неуловимым действенным оружием в борьбе со старым, косным.
— Друзья мои! Мы оторваны от центра, но число революционеров растет, и когда партия прикажет, у нас здесь встанут сотни, тысячи готовых бойцов, — взволнованно говорил Антоныч подпольщикам, прочитав письма от Мокотина и Ивана — привез Виктор из очередной поездки на Спасский завод. — Постарайся узнать новости от Степаныча, Витя! Может быть, они связались с центром или Омском. Третий год мы не имеем весточки…
В осенние дни приходилось сало топить до позднего вечера. Когда Аксюта вытаскивала из печи
