браунингов прошили его от хвоста до носа. Горит! Ведомого не видно, мы отошли немного и начали набор высоты, потерянной из-за манёвров. Три колонны девяток бомбардировщиков начали атаковать 'Яки', 'Ла' и 'кобры' 'сухопутчиков'. Подняться нам не дали! На нас накатилась волна истребительного боя, пришлось уклоняться от атаки, затем атаковать самому, опять выходить из боя и подниматься выше. Костя зацепил какого-то немца на 'фоккере'. Наконец, прорвались на высоту 5500. Запросил гору-2 про своих, дали курс, подхожу ближе, опять над боем висит пара 'мессеров', но мы выше! Атакуем из задней верхней полусферы! Я бью по ведущему, Костя по ведомому! Горят! В этот момент Дима Макеев дал 777, выходит из боя. Что-то случилось. Пытаюсь его найти в общей свалке. Вроде он, чуть спикировал. Он один, ведомого нет. Кобра повреждена, но не горит.
— Первый, я – Четвертый. Тебя вижу, прикрываю.
— Заклинило крыльевые. Основного БК нет.
— Где Виктор?
— Не знаю.
Ниже нас появляется ещё одна кобра.
— Первый, я – 'ось', вижу тебя, на подходе!
Подождав минуту, начинаем набор высоты. Так и подмывает нырнуть в схватку, но нужно 'держать' высоту и не допустить работу охотников. Подходят основные силы Савицкого. Полк свою задачу выполнил. 'Коса' даёт добро на сбор и отход полка. Дав команду сбор, контролирую отход: срываю атаки немцев, если они уцепились за нашими, но, у немцев отход по топливу, а у Савицкого много топлива и свежий боезапас. Чуть в стороне видим горящий СКР. Немцам удалось, всё-таки прорваться к рейду. Остатки боезапаса расходую на отходящий 88-й 'Юнкерс'. В общем, удачный бой. Посмотрим, как у остальных. Иду последним, так как задержался с 'Юнкерсом'. Пришлось покрутиться над базой.
Сел, Михаил Иванович докладывает: не вернулось 7 машин. Топливо у них ещё есть. Минуты через три села повреждённая 'кобра'. Затем вторая. Ещё одна машина вышла на связь и сообщила, что сидит в Анапе. Запросил ноль первого. Сведений нет. Ждём. Несмотря на три сбитых, никакой радости нет. Немцам удалось прорваться, их очень много. Надо менять тактику. То, что флота у Новороссийска нет, фрицы уже знают.
Касание! Машину встряхнуло, тормоз, накладки повизгивают. Скорость 40, следую к месту стоянки. Зажимаю левый, разворачиваюсь. Толик машет руками: 'Стоп!', нагибаясь, ныряет под крыло и вскакивает на него. Я поднимаю обе руки, они как свинцом налитые, и отбрасываю замки фонаря. Толик сдвигает фонарь назад. Наконец-то свежий воздух! В кабине около 50 градусов! Сил, расстегнуть парашют и привязные, просто нет. Пытаюсь потянуть руки к замку подвесной системы. Тщетно. Толик сдёргивает с меня шлемофон, раскрывает замки: 'Как аппарат???' 'Норма! БК пуст.' Толик скользнул вдоль капота и откидывает замки. 'Пал Петрович! Мешаешь! Вылезай!' 'Сил нет!' Толик подаёт руку, с его помощью встаю и перешагиваю через направляющие фонаря. Весенний ветерок холодит мокрую гимнастёрку. 'На торможении повизгивает правая стойка.' 'Сделаю! Воды?' Сел на краешек крыла и сбросил ноги: 'Если не затруднит!' Толик выливает на меня ведро холодной воды. 'Чёрт! В сапоги попало!' Отряхиваюсь, как собака. Живой! Надо идти в штаб. Сегодня это уже пятый вылет. 'Толик! Сели все?' 'Все!' Хлопнув 'мордатого' по фюзеляжу, отошёл на несколько шагов от самолёта и сел в траву. Подошёл Костя и лётчики восьмёрки четвёртой эскадрильи. 'Товарищ командир! Разрешите получить замечания!' Встряхнул головой и встал:
— Савраскин! Ещё раз опоздаешь с манёвром, спасать не буду! — он стоит красный, как рак. Из-за него пришлось 'разворачиваться на пятке', и в течение одиннадцати минут вести бой с 'охотниками'. Он зевнул и отстал от группы. А немцы не ЛОХи, кого хочешь, могут обидеть сами. Так что покрутиться пришлось! Поэтому и стою, как выжатый лимон. — Тарасов! Докладывай!
— Товарищ полковник! Цель поражена! Прошли семью бортами. Савраскин, тоже, и бросал, и обстреливал. Чуть в стороне, но пожар, в его створе, я видел. Не злитесь на него!
— Я не злюсь. Устал очень. Немец непростой попался. Хоть и на 'фоккере'. Сбитые есть? Или только по земле отработали?
— Два 'юнкерса' на посадке. И порядка пятнадцати на земле. Фотографии сделали.
— Молодцы! Айда в столовую, четвёртая!
Полк перевели на 'другую работу': наша основная задача – срывать нормальную работу немецких аэродромов и охрана района от 'охотников'. Создано 16 пар 'вольных стрелков'. Благодаря тому, что у обеих армий сейчас собственные РЛС наведения, наш НП на Надежде стал работать только на нас. А третья и четвёртая эскадрильи, в основном, работают по аэродромам противника. Но, каждую восьмёрку обязательно прикрывает пара 'егерей'. Их задача – 'мессера'-охотники'. Поначалу немцы не понимали, что мы открыли на них 'охоту', и пытались сами атаковать 'егерей'. Но довольно быстро до них дошло, что на этих 'кобрах' летают не самые простые лётчики, что подойти незаметно к ним невозможно, а в манёвренном бою они не уступают, а превосходят их. Что опыта боёв у них не меньше, есть неожиданные приёмы, а самолёты не хуже их 'мессеров', а превосходят их и на горизонтали, и на вертикали. Поэтому сейчас обнаружив высоколетящую пару немецкие наблюдатели дают команду: 'Ахтунг! Егер!' А на фронте всходила новая звезда: Покрышкин! Получив полк, он продолжил интенсивно летать, активно перестроил работу всего полка. За полтора месяца боёв он лично и в группе сбил 36 самолётов противника, большая часть из них были бомбардировщики. Его полк показывал лучшую результативность в армии. Наш полк, в основном, уничтожал бомбардировщики на земле, а в воздухе занимался только истребителями. У меня за этот же период 24 сбитых: один Юнкерс-88, 18 'мессеров'-охотников и пять 'фоккеров'. 3 и 4 эскадрильи, пользуясь тем, что у И-185 – самая большая скорость у земли: 650 км/час или 600 с бомбами, работали у самой земли. Мы направляли их вслед отходящим по топливу немцам. Они обгоняли их, и 'обрабатывали' полосы аэродромов ротационными бомбами перед самой посадкой немцев. Истребитель – не штурмовик и не бомбардировщик. С пикирования он может работать точно, с горизонтального полёта – нет, но ротационные бомбы не требуют точного прицеливания. У них большая площадь накрытия. Поэтому самые большие потери немцы несли на земле! Из-за нас они вынуждены были постоянно держать в воздухе дежурное звено, а это и моторесурс, и бензин, и усталость лётчиков. В 'ту войну', немцы держали высокую активность авиации в районе Голубой Линии 2 месяца. В этот раз они 'сдулись' через месяц и пять дней. А затем начали вывозить свои войска в Крым. Полк опять перешёл на ночной образ жизни: топили всё, что могло перевозить войска. 5-го мая мы выполнили последний взлёт на Тамани. Курс – Ленинград! Летим домой на отдых и замену техники.
По прилёту меня направили в госпиталь Бурденко, в Москву. Там на рентгене была обнаружена пуля, убившая Титова. Входного отверстия не было. Николай Нилович с удивлением рассматривал рентген- снимок.
— Впервые в моей практике, полковник. С таким ранением не живут.
— А может быть, я – мёртвый? — сказал я, улыбаясь. И похлопал себя по щекам.
— Я боюсь, что не смогу её извлечь. А вам всё шуточки! Она вам не мешает?
— Нет. Никогда её не ощущал. Очень сильно болела шея после боя 21 июля 41 года. Несколько дней.
— Каким образом она не оставила следов входа – мне не понятно. Удивительно, но факт! Кстати, это объясняет, почему у вас изменился почерк и походка: реакция повреждённого спинного мозга.
— Так ведь она застряла в кости?
— Хм, молодой человек! А импульс она передала куда? Вот утолщения от перелома шеи. Списывать вас надо!
— Николай Нилович! Только не это! Ведь два года летаю и всё в порядке!
— Пожалуй, вот с этой стороны её можно извлечь. Ну, что, согласны? Или списание.
— Режьте!
Пулю извлекли. Немецкая, из авиационного пулемёта. Проделал в ней дырочку и повесил на шею. Можно сказать, что полностью легализировался. На грудь повесил красную полоску. Выписался из госпиталя и прибыл в кадры ВМФ. Прошусь домой, в полк. Но отправляют к Наркому.
