Апрель 1856
Когда, пройдя Хугли, мы вошли в Ганг, я заметила, что запах воды сменился на болотистый, древний. Время от времени влажный бриз доносил от прибрежных деревень ароматы готовящейся пищи, а однажды громадная стая ворон сорвалась с дерева и заметалась над нами, закрыв свет, словно зловещая черная туча. Суеверные слуги показывали на нее и кидали в Ганг зерна риса — испрашивали защиты. Миссис Кроули посмеялась над ними.
Жилистые гребцы, отталкиваясь шестами, вели нас мимо желтых полей горчицы и маленьких рисовых делянок, там и тут вспыхивающих вкраплениями красного, золотистого и синего — сари черноволосых женщин, которые наклонялись и выпрямлялись, наклонялись и выпрямлялись, ухаживая за нежными зелеными ростками. Интересно, делала ли Фелисити эскизы, когда проплывала вдоль этих берегов. Было бы приятно сравнить мои описания с ее набросками.
Май 1856
После трех недель путешествия по воде пришел черед последнего, сухопутного этапа. Мы проходили через джутовые поля по узенькой тропинке, которая, петляя, убегала в горы и исчезала за далекой рощей. Кули погрузили наши чемоданы и сундуки на запряженные толстошеими волами грубые повозки, хаккери, а миссис Кроули сказала: «Дальше поедем на дхули». Она указала на две длинные замысловатые штуковины, лежащие на земле. Дхули оказались разновидностью паланкина, но более похожими на крытые носилки. Вместо стула или скамейки — толстый, набитый соломой матрас из муслина, полотняная крыша, занавески со всех сторон.
Я заползла внутрь и, как только носильщики взялись за бамбуковые рукоятки, упала на спину, да так и осталась лежать. Пока мы поднимались в гору, сидеть было совершенно невозможно. Я пришла в ужас от перспективы пролежать на спине в закрытом дхули все шесть дней путешествия. Все равно что путешествовать в гробу, не обладая при этом бесчувственностью трупа. Проворные, как козы, носильщики трясли меня нещадно, а я прислушивалась к скрипу колес наших повозок и гадала, сколько же женщин уже совершило путешествие на этом нелепом приспособлении.
Вечером мы остановились и разместились на ночь в простых палатках и темных бунгало, придорожных хижинах с плетеными кроватями, «этими штуковинами, на которых можно сломать себе спину», как отозвалась о них миссис Кроули. Как приятно выбраться из дхули в конце дня и постоять вертикально, потягиваясь, пока слуги разбивают лагерь. Ночь в Индии опускается внезапно, падая, как занавес на сцене. Мы зажгли лампы, чтобы поесть вилками с тремя порядком затупившимися зубцами. На обед почти всегда были рис и мурги, что-то вроде местной птицы, только это совсем не то, что цивилизованная английская птица. Мурги кочуют по всей Индии, мясо у них жесткое, и есть их все равно что жевать мокрую бумагу. И все же повар так искусно их готовил, что блюдо получалось достаточно сносным.
Я заметила, что стоит разбить лагерь возле какой-нибудь деревни, как утро застает нас с тем же количеством слуг, но совсем не в том же составе. Миссис Кроули объяснила, что так бывает и что здесь не о чем особенно задумываться, поскольку мы ничего не теряем и рабочих рук по-прежнему хватает. «Они все на одно лицо», — сказала она, отмахнувшись от моих вопросов.
После обеда я сижу в прохладной, мягкой темноте, прислушиваясь к ночи — сверчкам, уханью и шороху в кронах, — и пишу свой дневник. Мне нравится запах горящего дерева в разреженном горном воздухе, мирное похрапывание миссис Кроули и тихие голоса собравшихся у своего костра слуг. Не так уж это трудно — найти радость на этой земле.
Май 1856
На третий день я отказалась от дхули — к вящему неодобрению миссис Кроули и недоумению наших носильщиков. Мой бунт был вызван не только клаустрофобией и скукой, но и нелепостью того факта, что мои надежно защищенные ноги не касаются земли, тогда как босые «бои» тащат меня в гору.
Миссис Кроули всячески выражала свое недовольство и ворчала, закрываясь на целый день, а ее носильщики с завистью смотрели на моих «боев», поднимающих пустые носилки.
Приблизительно через час они стали перебрасываться насмешливыми репликами на своем языке, смысл которых я понимала, даже не зная языка. Четверо хмурились, обремененные тяжелой ношей, а другие четверо, улыбаясь, несли носилки, в которых не было ничего, кроме соломы и бамбука. Была ли то несправедливость, которую надлежало исправить, или гримаса судьбы, которую должно сносить? Один из носильщиков похлопал себя по заднице, кивая на дхули миссис Кроули, без сомнения не слишком деликатно ссылаясь на ее пышные формы. Но вскоре их разговор перешел в более мирное русло, и они стали сменять друг друга через равные промежутки времени.
Я шла по тропинке, затененной соснами и елями, дивясь изобилию рододендронов, малиновыми пятнами разбросанных среди дикой растительности и покрытых лишайниками скал. Озорные обезьяны носились по деревьям, а воздух был разреженный и чистый. Бедная миссис Кроули, погребенная в своем дхули, так никогда и не узнает, что потеряла.
Май 1856
Сегодня, на гребне горы, мне явилось невероятное видение — английское поселение на высоте семи тысяч футов над уровнем моря.
Симла!
Обезьяны карабкались по построенным из дерева и кирпича домикам, и, пробравшись сквозь густую рощу кедров, я увидела едва различимые шпили церкви. Гряда за грядой синие горы, словно волны, окружали нас, снежные вершины блестели вдали. Мы проследовали вдоль крытых палаток индийского базара, прижавшегося к подножию горы, а потом, переменив направление, отправились в Масурлу.
Май 1856
Я прибыла в Масурлу вчера. Миссис Кроули отправилась в Симлу, а я осталась здесь, в деревне, в очаровательном бунгало Фелисити. Носильщики поставили мой дхули под красивым сандаловым деревом, откуда видно крышу бунгало и веранду, увитую цветами и лианами.
Какой прилив энергии я ощутила, какое потрясение испытала, когда увидела Фелисити — как всегда, надменную, дерзкую и беззаботную. Пританцовывая, она спускалась по ступенькам веранды — босиком, в малиновом сари и с золотыми кольцами в ушах. Лицо ее потемнело под индийским солнцем, зато волосы посветлели, потому что она не носила пробковый шлем — топи, как его здесь называют, — предпочитая просто набрасывать на голову конец своего сари, когда солнце стояло высоко. Я бы сказала, что еще никогда не видела ее такой пышущей здоровьем. Миссис Кроули возмущена, и я нисколько не сомневаюсь, что в этот момент она уже рассказывает своим соотечественницам в Симле о молодой женщине, безвозвратно потерянной для цивилизации.
Но ни у меня, ни у Фелисити не было времени разбираться с тем, что может подумать миссис Кроули. Мы уже мчались, визжа как дети, навстречу друг другу. После долгого, крепкого объятия она отступила, осматривая меня сверху донизу — мою съехавшую шляпку, измятую юбку, мои покрытые рыжей пылью ботинки. «Адела, скажи мне, что ты не носишь корсет». Миссис Кроули запыхтела, как сделала бы и любая другая женщина на ее месте, если на ней корсет из китового уса. А Фелисити сказала: «Спасибо, что вы доставили ко мне мою дорогую подругу, миссис Кроули. Могу я предложить вам что-нибудь освежающее?»
Нам стоило бы умыться и выпить чашку чаю, но миссис Кроули глянула на бунгало так, словно видела перед собой святилище идолопоклонников. «Мне пора отправляться в Симлу», — сказала она, достаточно вежливо. На что Фелисити ответила: «В таком случае, доброго пути».
Мы помогли миссис Кроули вернуться в ее дхули, и Фелисити, вальсируя, увлекла меня в свой дом, в то время как носильщики следовали за нами с моими чемоданами.
