пытался меня спрятать. Благодаря этому я стал очень удачливым евразийцем. Читал право в Кембридже.
От волнения закружилась голова, словно я выпила бокал шампанского. Этот индиец мог стать мостиком между Востоком и Западом, источником взаимопонимания.
— Позвольте спросить, почему вы вернулись в Индию? — Заметив в его лице, как мне показалось, разочарование, я поспешно добавила: — Нет, я не к тому, что вам не следовало возвращаться.
Он улыбнулся:
— Многих интересует, почему люди уезжают от комфорта и достатка Европы. Я вернулся три года назад с несколькими коллегами. Вернулся, чтобы помочь Ганди и отыскать духовные корни матери в Ладакхе. В настоящий момент пытаюсь медитировать в ашраме, но, откровенно говоря, получается не очень хорошо. Тишина почти невыносима, так что я каждый день оттуда сбегаю. Хожу по городу, слушаю звуки жизни и заканчиваю прогулку здесь.
— Что ж, это честно. — Я протянула руку: — Эви Митчелл.
Он не стал пожимать мне руку, но отступил, прижал сложенные молитвенно руки к носу и низко поклонился. Позже я узнала, что мужчины-буддисты, уходя в ашрам, должны воздерживаться от физического контакта с женщинами.
— Очень приятно, миссис Митчелл. Я — Хариприя, но вы можете называть меня Гэри. — Он чуть заметно улыбнулся. — Или Гарри, если хотите.
Я уже несколько месяцев пыталась понять Индию, и вот передо мной индиец, умеющий говорить на моем языке. Я увидела, как тяжелая, непроницаемая дверь в эту непостижимую страну качнулась и приоткрылась, и поклонилась Гарри в ответ.
— Пожалуйста, зовите меня Эви. — Я кивком указала на спящего Билли: — Мой сын. Вышли прогуляться, и я увидела храм. Захотелось войти.
— Понимаю. Людям это свойственно, не правда ли? Нас привлекают такие места, трансцендентность.
— Трансцендентность? Вот как?
— Думаю, именно так. — Он усмехнулся. — Или, как в моем случае, уход. Вставать приходится так рано, день потом кажется бесконечным. — Он покачал головой. — Пора возвращаться, а путь неблизкий.
— Вообще-то, если уж начистоту, меня привели сюда поиски информации. Напрямую это дело меня не касается, но заинтриговало изрядно. Видите ли, я живу в доме, где лет девяносто назад жила одна англичанка. Я нашла ее письма, и ее подруга похоронена на кладбище в Масурле. — Я остановилась, как будто оступилась, с удивлением поймав себя на том, что так свободно и легко рассказываю о Фелисити и Аделе совершенно незнакомому человеку. И продолжила: — По-моему, они были здесь во время восстания сипаев, и мне интересно, что с ними сталось. Но… — я пожала плечами, — девяносто лет…
Гарри улыбнулся — больше глазами, чем губами.
— В Индии девяносто лет ничего не значат. У монахов в ашраме есть записи, относящиеся еще к домогольскому периоду. Почти все, что здесь происходит, так или иначе оставляет след. Когда эти ваши леди обменивались письмами?
В груди мягко колыхнулось приятное волнение.
— Письма датированы 1855-м и 1856-м.
— Как их звали?
— Адела Уинфилд и Фелисити Чэдуик.
Гарри кивнул, отправляя имена в копилку памяти.
— Две молодые женщины, одинокие, в сельской местности? Весьма, весьма необычно. В те времена девушки приезжали в Индию в поисках мужей, а через год, если ничего не попадалось, возвращались домой. Об этих бедняжках так и говорили — «вернулись с пустыми руками». — Он снова покачал головой. — Но вы пробудили во мне любопытство. Я проверю наши архивы.
— Замечательно.
— Вы можете найти меня здесь, примерно в это же время. Бываю каждый день. В ашраме, наверно, думают, что я у себя в келье, общаюсь с моим внутренним «я». К сожалению, мое внутреннее «я» оказалось ужасным занудой.
Я рассмеялась:
— Уверена, это не так.
Билли зашевелился и сел. С припухшими глазами, позевывая после сна, он выглядел таким нежным, таким беззащитным.
— Привет, соня, — сказала я.
— Привет. — Билли посмотрел на Гарри, потом на меня, потом снова на Гарри. — А ты кто такой?
— Билли, так нельзя. Это грубо. — Я повернулась к Гарри: — Извините. Ему всего только пять.
Он улыбнулся и, наклонившись, сказал:
— Я разговаривал с твоей мамой.
Билли угрюмо взглянул на меня:
— Ты же не должна разговаривать с незнакомыми людьми.
— Это
Гарри наклонился еще больше и протянул руку:
— Рад познакомиться с тобой, Билли.
Такой прыти от своего сына я никак не ожидала. Билли выбросил вдруг руку и двумя согнутыми пальцами схватил Гарри за нос.
— Попался нос! — Он весело рассмеялся. Разрумянившиеся щечки напоминали восковые яблоки.
— Ох, милый. — Я виновато пожала плечами. — Этому его отец научил.
Гарри тоже рассмеялся:
— Ум ребенка. Остается только позавидовать.
— Нам пора. Приятно было познакомиться. — Я неуклюже сложила ладони. — Намасте. — И, помедлив, нерешительно добавила: — Надеюсь, мы еще увидимся.
— Я посмотрю, не упоминаются ли в наших записях ваши леди.
— Спасибо, вы очень добры. — Я развернула коляску, и Билли покрутил большим пальцем: «А твой нос у меня». Я смущенно улыбнулась, а потом, вспомнив еще кое о чем, обернулась: — Можно спросить?
— Да?
— Что вы думаете о Разделении?
Гарри посмотрел на меня немного устало:
— Думаю, что когда границы проводят по какому-то идеологическому принципу, то тем самым закладывают повод для будущих столкновений. Когда люди живут рядом, у них есть причина для сотрудничества.
— Но мы же в безопасности здесь, в Симле? Мне говорили, что здесь нам ничего не угрожает.
— Может, да, а может, и нет. Есть ведь вещи поважнее безопасности. — На его лице снова проступило выражение иронического терпения. — Да и что такое безопасность?
Глава 15
Из дневника Аделы Уинфилд.
