родителей перед выбором? Шантажировать, не имея никакого авторитета? Невозможно поверить! Какая милая шутка!
Лео ничего не мог поделать с собой. Все это его смешило и трогало. Он был не в состоянии разделить тревоги Рахили и считал их обострением материнской ревности.
Он даже не сомневался в том, что это Камилла внушила Самуэлю идею взять ее с собой в Швейцарию. Самуэль не был столь предприимчив, чтобы додуматься до некоторых вещей. Но в то время как для Рахили такое влияние являлось причиной для беспокойства, для Лео это было чем-то веселым и очаровательным. Видеть Самуэля во власти этой странной девочки было настоящим спектаклем… Учитывая отношение Камиллы к родителям, ясно, что она хотела избежать обычных рождественских каникул с ненавистными родственниками, которые бы занимались разбором чудовищно дорогих подарков и обжорством. Да, мысль избавиться от всего этого кошмара была слишком привлекательна для нее. Ее восхищало и то, что Понтекорво, если исключить некоторые послабления, которые позволял себе Лео (какой-нибудь подарок для ребят, чтобы они не чувствовали себя слишком одинокими в бескрайнем мире закоснелых католиков), по определенным причинам вообще не праздновали Рождество. Такой случай нельзя было упускать. Так вызрел ее план операции «Анзер». И завершение его было успешным.
В Швейцарии Камилла оказалась в необычной, но, в сущности, подходящей для нее атмосфере и потому почувствовала необходимость отблагодарить того человека, который помог ей в воплощении ее грез. Эта благодарность обрела форму коротенького письма. Это было одно из тех первых писем, которые привели к тому, что сейчас наш узник — после того, как сполоснул водой лицо, не смея поднять глаза и взглянуть на своего бледного двойника в зеркале, — принялся вышагивать взад и вперед по комнате, мечтая о чашке кофе, как путник, затерянный в пустыне, мечтает об освежающем журчании фонтана.
Конечно, еще до того как появилось первое письмо, Лео удостоверился в абсолютной правоте своей жены. Присутствие Камиллы навсегда разрушило четкий, как швейцарские часы, механизм. Филиппо не захотел спать на одном диване с братом. Самуэль не смел протестовать, будучи ответственным за случившееся, и не мог спать из-за чувства вины перед братом, которому требовалось больше пространства для ритуала (биться головой о подушку, слушая музыку), который еще с колыбели помогал ему уснуть.
Кроме того, Камилла не только не умела кататься на лыжах, но даже не собиралась этому учиться. А это значило, что Рахиль должна была проводить с ней целое утро. Не говоря уже о более опасных вещах. Камилла страдала от астмы (эту новость семейству Понтекорво сообщили уже после того, как они нехотя дали свое согласие взять девочку с собой). Видите ли, ее родители очень просили. В результате Рахиль была вынуждена особенно тщательно прибираться в доме по утрам, а также держать всегда под рукой ингалятор с адреналином. А в случае особенно сильного приступа шприцы и ампулы с гидрокортизоном. Ко всему прочему служанка Тельма в последний момент выкинула фортель и не последовала, как обычно, за своими хозяевами в Швейцарию. Так, Рахиль должна была выполнять прочую работу по дому, от которой раньше ее освобождало наличие маленькой милой филиппинки.
Лео в свою очередь должен был пожертвовать самой приятной частью своего дня в горах, когда он мог позволить себе немного насладиться уединением. С первого же дня в Анзере он не мог подолгу засиживаться в туалете или часами принимать душ. Как он мог расслабиться, зная, что там в маленькой, пропитанной теплым паром гостиной, в которой потрескивает и шипит пламя в камине, сидит эта девчонка? Ему казалось, что она ждет его. Предстать перед ней в халате не смущало его (семья Лео была достаточно широких взглядов, чтобы осуждать появление в неглиже). Самым сложным было развлекать Камиллу, найти общую тему для разговора. И в любом случае эта возможная беседа посылала к чертовой матери все прочие планы (прогулку с Рахилью, газеты, покупку маленьких подарков и прочая). С первых же дней Рахиль хотела, чтобы муж почувствовал, каково ей с Камиллой. Через минуту после его возвращения с лыжной трассы Рахиль вышла, настоятельно попросив его присмотреть за страдающей астмой девочкой. Лео слишком хорошо знал жену, чтобы понять, в чем заключалось ее послание к нему, когда та, выходя из дому, хлопнула дверью: «Ты очень хотел взять ее с нами? Вот теперь повозись с ней сам».
Как можно было осуждать Рахиль? Непросто приходится той, которая всегда права, но которую никогда не слушают.
Итак, во второй половине дня, кажется, наступала очередь Лео присматривать за подружкой сына. За этой конопатой доской по имени Камилла. Вот беда! Неприятность, куда ни кинь взгляд, досадное недоразумение, которое Лео не предусмотрел.
Несмотря на то что у него было два сына, ровесника Камиллы, несмотря на отделение, переполненное детишками, несмотря на то, что он привык общаться с двадцатилетними студентами в университете, Лео точно не знал, что делать с этой малолеткой.
В сущности, его отношения с детьми и подростками строились, так сказать, по определенным правилам, существующим в обществе, в котором роль Лео была строго предопределена. Секрет заключался именно в неизменности его положения.
Хотя его отношения с сыновьями не были отмечены формальностью, применяемой в свое время к Лео его отцом (приснопамятным профессором Понтекорво-старшим), несмотря на это, даже столь близкие отношения имели свои правила, были четко отлажены по так называемому старому доброму образцу. Когда Сэми и Филиппо были совсем маленькими, Лео любил разыгрывать роль мужчины, который не желает, чтобы дети путались у него под ногами. Рахиль даже в шутку прозвала его Иродом. Впрочем, нашего профессора это прозвище нисколько не огорчало и даже веселило. Иногда он выдавал реплики вроде: «С моей работой настоящим отдыхом было бы не слышать всю эту шумную детскую возню».
Кстати, со своими маленькими пациентами Лео мог изображать отцовско-покровительственное отношение, характерное для лечащих врачей, в то время как со студентами — ироничную преподавательскую формальность. Но что изобрести, чтобы развлечь эту невероятно сдержанную и загадочно сложную девочку? Лео был застенчив, как некоторые красивые, высокие и рассеянные мужчины. Оказавшись перед двенадцатилетней девочкой, с которой он должен был вести веселые и необременительные разговоры, Лео рисковал сам оказаться на месте нерешительного подростка и заставить эту недомерку почувствовать себя эдакой опытной, бывалой женщиной. Это предвиделось уже в его неуклюжих монологах. Да, самым досадным было то, что в окутанной теплой влагой гостиной, в которой он провел столько приятных минут в предыдущие годы, теперь его ждало неприятное возвращение в отроческие годы.
Смешение ролей. Вот самая большая ловушка. В первые два дня он справлялся, расспрашивая ее о Самуэле: каким он ей кажется, как он ведет себя с другими. Затем он попытался обобщить тему этого скучного разговора, поинтересовавшись, чем занимаются ребята их возраста, какие у них планы на будущее (отличный вопрос двенадцатилетней, нечего сказать!).
Лаконичность Камиллы приводила в замешательство. А еще ее большие янтарные глаза, несмотря на смущенное выражение, были столь бесстрашно устремлены на взрослого собеседника, что необъяснимым образом сильно раздражало Лео.
На третий день все темы были исчерпаны. Он израсходовал весь свой запас. Что касается Камиллы, Лео сомневался, что у нее вообще был какой-нибудь запас тем. Именно поэтому в тот день он постарался задержаться подольше в ванной, надеясь, что сильный снегопад заставит сыновей раньше вернуться домой. Но и в третий раз Камилле удалось вывести его из себя. Проклятой рождественской песенкой. С тех пор как они приехали в Швейцарию, она постоянно слушала ее. Она привезла с собой сорок пять дисков и просто захватила проигрыватель, бывший в домике. Три дня подряд Камилла слушала только эту песенку. Только ее. С короткими перерывами. Постоянно и упрямо. Лео была знакома эта детская одержимость: если Филиппо нравилась какая-либо музыкальная композиция, он мог слушать ее до тошноты. Однако страсть Камиллы была несравнимо сильнее. Она слушала знаменитую, уже вошедшую в анналы истории песенку, в которой молодой Джордж Майкл со своей прической а-ля Родео Драйв не прекращал ныть уже не знаю какое Рождество подряд. Именно эта звуковая дорожка теперь сопровождала когда-то прекрасные для Лео моменты в ванной. Мотивчик для геев! Лео мог примириться с чем угодно, но только не с дурным музыкальным вкусом. Это особенно злило Лео в Камилле и делало ее присутствие невыносимым.
Примерно с таким настроением, уже одетый и с мокрыми волосами, Лео предстал в гостиной на третий день.
