цивилизованной жизни. В его новой жизни не было ни мгновения, когда бы Лео позволил себе не признать этого.
Лео с ностальгией вспоминал многие моменты своей жизни. В пятницу вечером, когда Рахиль приезжала за ним в больницу: он был слишком усталым, чтобы садиться за руль, и оставлял свою машину на парковке. Ослаблял галстук и садился в автомобиль Рахили, которая обычно приезжала с небольшим опозданием. Они едва успевали на киносеанс, вбегая в зал в последний момент, искали свои места, спотыкаясь о ноги других зрителей.
После фильма они всегда шли ужинать в одно и то же место: тогда в мире существовала только La Berninetta. Лео заказывал стакан ледяного пива, овощи во фритюре, пиццу «маргариту магнум» и обязательно кростату с потрошками (весь секрет в песочном тесте, — каждый раз объяснял Лео жене). Затем наступала очередь сигары с кофе, а потом Лео, полусонный, возвращался домой на машине. Вот что я имею в виду под удовольствиями жизни. Дремать в машине рядом со своей Рахилью после идеального вечера и недели самоотверженной работы.
Нет, Лео умел ценить удовольствия жизни. Он ничего не имел против жизни в целом, только против того странного оборота, который она приняла в последнее время. Мысли о самоубийстве были не чем иным, как вонючим отбросом ментальной усталости. Его мозг занимала неотвязная мысль: а что было бы, если бы все сложилось иначе? Слишком большая нагрузка для одной головы. Лео не хотел умирать. Лео просто хотел немножко выключить мозг. Он хотел задремать рядом с Рахилью в машине в надежде, что путь до дома продлится целый год. Но учитывая, что это было невозможно, оставался план Б. Запасной выход. Этот план, этот выход, именно потому, что он слишком хорошо знал смерть и за свою жизнь видел столько мертвых, заставляли его дрожать от страха.
Он был охвачен этим страхом, когда позвонил телефон. И ему было достаточно обменяться парой фраз с Эррерой, чтобы почувствовать, как страх проходит. А на смену ему приходит жажда жизни: жизненные силы в виде негодования против той мерзавки и ее безумия. И сильное желание уничтожить ее.
Именно тогда ему пришло в голову, что где-то в доме должно было остаться письмо Камиллы, как всегда полное страсти и угроз. Лео не удалось прочесть его полностью. Но он был уверен, что как раз в первых строках эта психопатка написала ему, что пришло время отдаться человеку, которого она любила. То есть ему. Жаль, что это письмо было написано пару недель спустя, после предполагаемого насилия, в котором его обвиняли. (По крайней мере, так ему казалось.) В общем, это письмо не только освобождало его от самого грязного обвинения, но также доказывало ненормальность девчонки, ее коварные намерения… в целом разрушало надуманность обвинения. Перед Лео в одно мгновение пронесся тот вечер, когда он обнаружил письмо на обычном месте. Он начал читать его. Возможно, из-за раздражения и страха перед столь откровенным предложением он не заметил, как Рахиль вошла в комнату.
«Что ты читаешь?» — спросила она.
«Ничего. Отчет от администрации Санта-Кристины».
«Они начали писать отчеты ручкой с фиолетовыми чернилами?»
«На самом деле это только набросок, который мне прислал директор, чтобы просмотреть его, прежде чем распечатать остальным», — отрезал он, не теряя самообладания.
И особо не задумываясь и не закончив чтение, он куда-то спрятал это письмо. Да, но куда? Он сидел на кровати. Возможно, он спрятал его в то место, которое находилось ближе всего, в ящичек прикроватной тумбочки, в большую папку, набитую другими бумагами. Да, оно должно быть там. А где еще, если не там? С ума сойдешь вспоминать об этом сейчас. Но хоть раз его рассеянность, его неорганизованность могли принести благо? Да, письмо должно было быть там. Неопровержимое доказательство безумия этой девчонки. Письмо, которое могло доказать, что если в этой истории кто-то и был подвергнут насилию, надругательству — так это он.
Он был так рад возможности, которую жизнь внезапно предложила ему, и ему так не терпелось найти это доказательство. Его так вдохновляла идея возмездия. Но в то же время наш бедный таракан был настолько напуган перспективой совершить путь от своего подвала до комнаты и наткнуться на одного из тех трех людей, которых он меньше всего жаждал встретить сейчас… Именно поэтому ему не удавалось ничего сделать, как только сидеть в своей норе и раскачиваться на грани нервного срыва. Со временем страх встретиться лицом к лицу с Рахилью, Самуэлем или Филиппо, стал его предрассудком. Лео знал, что единственное место в доме, оставленное ему его самыми непоколебимыми тюремщиками, — это кухня. Туда он мог приходить только в ночные часы и строго по расписанию, где-то с одиннадцати тридцати до часу. И этого было более чем достаточно, учитывая, что лестница от его подвала, вела прямо на кухню, которая в эти часы была уже пуста, вымыта и прибрана.
Поэтому сейчас он стоял там, не осмеливаясь и шагу ступить, чувствуя головокружение, как будто он должен был решиться на какое-то опасное предприятие. Но он желал как можно скорее удостовериться, что письмо на месте. Прошло слишком много времени. Настолько много, что все могло измениться. Никто, например, не мог гарантировать, что его спальня осталась прежней, как он ее помнит. Возможно, Рахиль решила избавиться от всех вещей мужа. Да, этого нельзя было исключать.
В конце концов Лео так же, как в ту ночь, когда включилась сигнализация, позволил осторожности и трусости взять над ним верх: разочарование, которое он испытал бы, не обнаружив письма на месте, было бы сильнее того, которое было вызвано чувством собственного бессилия, невозможностью дойти до нужного места. Его трусость снова проявилась во всей красе.
Или она была такой до четверга. Если в жизни его близких ничего не изменилось, четверг — идеальный день. После обеда Тельма выходила, Рахиль отвозила ребят в секцию по теннису, а после обычно шла к парикмахеру. А значит, у Лео было не меньше трех часов для осуществления своей миссии.
Так, в четыре тридцать, в один весенний день Лео поднимается на этаж выше. Он переступает границу, которую несколько месяцев не осмеливался преступить: порог, который отделяет кухню от остального дома. Но то, что он оказывается в месте, которое долгое время было потеряно для него, не вызывает в Лео особо сильных эмоций. Более того, было что-то горестное в столь ярко выраженной стерильности. Кроме того, он чувствует себя почти оскорбленным всей этой чистотой. Они здесь, вверху, хоть представляют, как живется в тараканьей норке? Они знают, какой таракан там живет? Удивительно, как быстро в семьях приживается притворство. Как мало для этого нужно. Как будто с того вечера ничего не изменилось. Лео спокоен. Он настолько разочарован, что даже перестал бояться. А если кто-нибудь войдет? Пусть входит. Я взрослый мужчина и знаю, как встретить того, кто войдет.
Наконец, он в своей спальне. Ему достаточно открыть дверь, чтобы узнать голубую полутьму этой комнаты, которая нравилась Рахили. На этот раз его охватывают более сильные эмоции. Есть что-то смягчающее и расслабляющее в этой атмосфере. Возможно, мягкие кресла с оранжевой обивкой у окна или два абажура в стиле ар-деко, купленные на рю де Сенн в Париже по возвращении из свадебного путешествия, а возможно, хлопковые покрывала карамельного цвета, палисандровые доски паркета… бог его знает… все это вместе делает комнату такой уютной, какой Лео ее не помнил. И как будто только сейчас он почувствовал невероятную сонливость и усталость, накопившуюся за все время его жизни-нежизни. Ему захотелось снять покрывало и забраться под одеяло. Ему захотелось лечь в свою постель и больше не просыпаться. Он был так взволнован, что почти забыл о причине, по которой пришел сюда: письмо, процесс, Камилла, весь этот мусор…
Чтобы отвлечься и в то же время обновить ощущения радостного ожидания, которое начинает ослабевать, он входит в гардеробную. Но на этот раз его ждет сюрприз. Если сначала Лео оскорбил тот факт, что ничего не изменилось, сейчас пришло время обижаться на некоторые перемены. Маленькая комнатка, размером со шкаф, с двумя зеркалами на противоположных стенах, была очищена от малейшего следа его присутствия на этом свете. Куда пропали его рубашки, твидовые костюмы, шарфы, ботинки, пальто, шляпы, перчатки? Это гардеробная разведенной женщины, вдовы. Лео начинает испытывать странную ненависть к Рахили. За ее аккуратность, достойную усердной официантки из уличного кафе. За ее проклятый морализм. За ее упрямство. За ее маниакальное пристрастие к чистоте. Потому что именно оно подсказало ей мысль выбросить все вещи мужа из этого шкафа. Там, где раньше висела его одежда, сейчас ровным рядом на вешалке — жакеты, пальто, юбки Рахили, которые, если взглянуть на них с определенного ракурса, напоминают элегантных дам, стоящих в очереди на почте.
