заметно больше в объеме, хотя обе были не маленькие. Соски, оба, поражали крупными размерами, но левый был плоский и, как и круг пигментации, красно-лилового цвета, а правый, оранжевый, торчал примерно на два сантиметра. Никакого намека на руки, голову или шею не было, торс истончался кверху на месте предполагаемого правого плеча и тоже стекал в пространство, но вверх, оранжевыми языками пламени.
— Превосходное описание, — отметила со смехом Полина, — годится для полицейского протокола.
Ах ты дьявол… я и забыл.
Она не дала мне времени рассердиться:
— Ты, главное, не робей перед этой дамой. Можешь попробовать потрогать ее, сунуть внутрь палец, даже пройти сквозь нее.
— Нет уж, уволь… Но как это вообще возможно — извлечь из чужой головы зрительный образ? Это несколько, извини, фантастично.
— Ты прав, это настолько сложно, что может считаться фантастичным. Ведь в нашем распоряжении в основном электрические и магнитные поля в объеме мозга, и восстановить по ним зрительный образ — все равно что по шуму двигателя воссоздать конструкцию автомобиля. Виктор получил за это, — она небрежно махнула рукой в сторону голограммы, — две самые престижные научные премии, а все последующие исследования были засекречены. Я попробую тебе объяснить все это, но, с твоего позволения, немного позже.
Она подошла к голограмме, стала рядом и склонила голову набок:
— Так кого бы ты выбрал, ее или меня?
— Мне не нравится эта шутка, по-моему, она не смешная, — ответил я сухо.
Ее не смутил мой тон, она, помахав мне рукой, с веселым смехом сунула руку внутрь голограммы, и ее кисть исчезла, будто проглоченная пухлым бедром чудища. Полине же этого показалось мало: она шагнула в сторону и наполовину вдвинулась внутрь изображения.
Зрелище вышло невыносимо омерзительное: от цветущей Полины осталась лишь половина — один глаз, одна грудь, одно крепкое, безупречной формы, колено — половина прекрасной женщины, сросшаяся с вульгарной химерой похоти. Мне вспомнились тошнотворные кадры из фильма якобы про «Ад» Данте, где гигантские слизняки и скорпионы сначала трахались с грешниками, а затем с ними срастались в одно целое.
— Перестань, пожалуйста, отойди в сторону, — попросил я тихо, чувствуя, что сейчас вылезет Крокодил.
— Извини, — она торопливо подошла и взяла меня за руку, — я не учла, что ты видишь ее в первый раз… и еще — твоего отношения ко мне. Я польщена.
Передо мной вдруг словно раскрылась пропасть: только сейчас, и притом внезапно, я осознал, насколько она мне дорога. Меня кольнул необъяснимый ужас, и это, конечно, от нее не укрылось.
— Ты что? Что с тобой? Все будет хорошо, поверь мне. — Стараясь успокоить меня, она гладила мое плечо и руку, но в ее глазах на ничтожную долю секунды мелькнула такая тоска, что избавиться от неприятного беспокойства мне не удалось.
— Это реконструкция зрительного образа из эротического сна. Проснувшись, респондент утверждал, что видел во сне соблазнительную обнаженную женщину без каких-либо изъянов тела. Представь себе: девяносто процентов мужчин, которые утверждают, что видели во сне прекрасную обнаженную женщину, на самом деле видят отдельные части тела или некоторые их комбинации.
От ее лекторского тона мне все более становилось не по себе, это сбивало ее с толку, и она попыталась перейти на более оживленные интонации:
— Согласись, это забавно: человеку казалось, он видит во сне просто женщину, а его мозг создал эротическую скульптуру, подлинный сюр.
— А по-моему, это порнуха, — я не мог уже справиться с раздражением, — самая низкосортная порнуха. Похоть, и ничего, кроме похоти.
— Это верно, — она удивленно нахмурила брови, — но рассуди: если некое создание воображения в совершенстве выражает некое состояние — в данном случае похоть — то это в любом случае произведение искусства.
16. КРОКОДИЛ
Природа, как совокупность миров, представляет извращение образа Божия, потому что в этой совокупности нет разумного единства.
Знаешь что, перестань трахать мне мозги этой херней!
— Не дичай. — Она посмотрела на меня, как дрессировщик на медведя, и крепко сжала мою руку.
17. ПРОКОПИЙ
Усиление органов знания на счет органов внешних чувств и действий и есть перерождение, или культура в физиологическом отношении.
— Я восхищаюсь: ты научился очеловечиваться за доли секунды.
— Извини все-таки.
— Никаких «извини», я в восторге. Ладно. Теперь тебе понятно, почему я такая? — Она провела ладонями по своим грудям и бедрам. — Я ведь уже говорила, восстановительная программа создается из множества первичных гипнограмм, то есть записей конкретных снов. И когда речь идет о фактуре женского тела, весь исходный материал — сны эротические, — в ее глазах блеснуло озорство, — так уж повелось с библейских времен: какова глина, такова и женщина.
— Сентенция столь же изящная, сколь и кощунственная.
В ответ она рассмеялась:
— Копируешь мою манеру выставлять оценки за мысли? А мои ты еще не читаешь? В конце концов, все на свете взаимно… Еще гипнограммы смотреть будешь? Другие менее эффектны, хотя есть и курьезные.
— Если тебя это не огорчит, я воздержусь.
— Отлично, тогда я все это выключу. — Она принялась методично щелкать выключателями, и после первого же щелчка химера похоти растворилась в воздухе.
— Скажи, а другие… из этой глины… кроме тебя, существуют?
Этот достаточно невинный вопрос вызвал у нее эйфорическое веселье.
— Существуют! О да, существуют!.. Было еще двое. Одна тотчас вышла замуж за финского судовладельца и повезла экстракт русской эротики на Север. А вторая просто исчезла. Но потом в Москве, в газетном киоске, мы увидели фотографию суперзвезды стриптиз-бара, — ее одолел новый приступ смеха, — это была наша продукция!
Отсмеявшись, она взяла меня под руку:
— У нас осталось около часа, чтобы поесть. Только не знаю, что это будет — завтрак или ужин.
— В нашем положении, как мне кажется, лучше не задумываться над словесными обозначениями ситуаций.
