Половина персонала ушла в отпуск, Щепинский появлялся на работе не чаще, чем через день. Активно и плодотворно функционировала только группа Харченко, но я не хотел ими всерьез заниматься, поскольку криминальная сторона их деятельности была сведена к минимуму и тщательно завуалирована, а мне требовалась предельная наглядность.
В первый раз бобины магнитофона в нашем наблюдательном пункте на Боровой завертелись днем восемнадцатого августа. Эта первая фонограмма сама по себе оказалась не слишком содержательной: щелчки клавиш и выключателей, попискивание компьютеров, невнятные шумы и постукивание, надо думать от перекладывания на столе инструментов, насвистывание «Желтой субмарины» да несколько кратких ругательств, иногда произносимых вполголоса, рассеянным тоном, — вот и весь улов. Ругательства я переписал отдельно на ленту карманного диктофона и предъявил запись Кобыле, которая, отвыкнув чему-либо удивляться, покорно выслушала бессмысленный перечень матерных выражений и опознала голос техника-компьютерщика.
По свидетельству Кобылы, профилактический осмотр компьютеров обязательно проводился накануне сеансов рекомбинации или за несколько часов до них. Поэтому в тот день вечером я расположился в логове Джефа и не отпустил его отдыхать, а велел настроить всю фотоаппаратуру, чтобы не пропустить ни одной физиономии посетителей «Извращенного действия».
Они не заставили себя долго ждать. К шести приехал Щепинский, затем пришла одна из его лаборанток, а через полчаса — вторая, сопровождавшая незнакомого нам молодого человека спортивного вида, как выяснилось позднее — нейродонора. Ровно в семь появился клиент Щепинского или, точнее, его пациент, щуплый, но достаточно бодрый с виду старичок. Он подкатил на «Мерседесе» последней модели, в сопровождении двух телохранителей, не считая водителя, и спокойного человека средних лет с интеллигентным лицом, вероятнее всего личного врача. В дверях произошла заминка, и приехавшим пришлось дождаться вызванного охранником Щепинского, что позволило Джефу не спеша сделать целую серию фотоснимков. В результате происшедшего обмена мнениями ни телохранители, ни врач внутрь допущены не были, им пришлось вернуться в машину и, по-видимому по указанию Щепинского, отъехать от входа метров на двадцать.
Через пару минут были включены компьютеры в лаборатории рекомбинации, и, соответственно, заработали наши «жучки». Как мне запомнилось со времени ночного налета, стабилизаторы напряжения там издавали негромкое гудение, и, когда Щепинский нудным поучающим тоном начал давать указания лаборантке, я рискнул на несколько секунд включить у них настенную видеокамеру, рассчитывая, что ее слабое шелестение замечено не будет. На телекамеру действительно никто не обратил внимания, и я продолжал и далее, как только они начинали говорить, включать ее на короткие промежутки времени.
Сеанс длился около двух часов, а после него еще минут сорок, судя по репликам — заключительное обследование отреставрированного организма.
— Добро пожаловать в новую жизнь, — торжественно объявил голос Щепинского и после невнятных шумов, обозначивших извлечение пациента из рекомбинационной камеры, добавил с тем же фальшивым пафосом: — Зеркало новорожденному!
Далее последовала долгая пауза, завершившаяся задумчивым и отнюдь не восторженным вопросом пациента:
— И сколько же мне теперь лет?
— Шестьдесят два — шестьдесят семь, точнее сказать невозможно. — В отличие от пациента, речь Щепинского каждым звуком выражала умиление.
— Хорошо, что не двадцать два… а то моя же охрана не пустила бы меня в собственный банк.
Затем все разъехались, неспешностью посадки в автомобили предоставив Джефу возможность сделать еще несколько снимков, уже инфракрасной аппаратурой.
Мои цели требовали идентификации технологий Щепинского с соответствующими процедурами «Об щего дела», хотя о полном совпадении не могло быть и речи. Реставрация организмов у Щепинского носила половинчатый, не радикальный характер. Его клиенты, естественно, были людьми весьма состоятельными, но при этом и преклонного возраста. Они не могли позволить себе значительное изменение возраста и внешнего вида, опасаясь за свое социальное положение и репутацию. Омоложение на десять — пятнадцать лет было для них пределом. Проходил-де курс лечения, и все.
На следующий день я узнал от Кобылы, что пациент был одним из богатейших банкиров Москвы. Сколько стоит такой сеанс, Кобыла не знала.
— Это самый серьезный секрет нашей фирмы, — пояснила она, злорадно ухмыльнувшись.
Мне хотелось заполучить рабочую гипнограмму этой рекомбинации. Со слов Кобылы мне было известно, что Щепинский, принося дискеты к началу сеанса, тем не менее непосредственно с них не работал, а переписывал их в память компьютеров, чтобы иметь во время сеанса, на всякий случай, дисководы свободными. По окончании работы соответствующие файлы стирались. Я уже несколько продвинулся в освоении компьютеров и знал, что удаленные файлы можно восстановить, если на их место не записано ничего нового. Поэтому в ближайшее же ночное дежурство нашего человека в «Извращенном действии», Бугая, мы нанесли визит в лабораторию. Компьютерщику потребовалось не более двадцати минут, чтобы вернуть из небытия рабочие программы, перенести их на дискеты и стереть на винчестере снова. Спец по электронике за это же время заменил кассету в видеокамере.
У меня начал возникать, пока еще расплывчатый, план уничтожения «Извращенного действия», не влекущий за собой ни расправы надо мной лично, ни разгрома «Общего дела». Этот план в любом случае требовал досконального знания технологий Щепинского.
На препятствия я натолкнулся там, где их совершенно не ожидал. Предъявив Кроту гипнограммы, запись звукового сопровождения и фрагменты видеозаписи, я задал ему один-единственный и вполне естественный вопрос: его, Крота, эта методика или какая-то иная?
Вместо ожидаемого простого ответа «да» или «нет» он брезгливо покосился на распечатку фонограммы, воспроизводящую обмен репликами между Щепинским и его ассистентками, и устремил взор в окно, на верхушки деревьев. Посидев так с минуту, он как бы с удивлением заметил мое присутствие и, сложив руки на животе, начал крутить левый и правый большие пальцы один вокруг другого:
— Видите ли, глубокоуважаемый Крокодил, ставить вопрос в такой плоскости совершенно неправомерно. Я категорически не согласен. Прежде чем говорить о проблеме взаимосвязанности или тем более взаимопроникновения двух концепций, необходимо выяснить онтологическую основу их возникновения. Нетрудно видеть, что следует начать с тщательного рассмотрения…
Я не стал ни перебивать его, ни выслушивать продолжение речи, а просто сгреб со стола все, что принес, молча удалился и отправился искать Порфирия. Он обнаружился в небольшой комнате — которая могла бы считаться его кабинетом, если бы не была совершенно пустой, — в обществе Амвросия. Не смущаясь присутствием последнего, я изложил Порфирию суть происшедшего, и он, пробурчав Амвросию нечто невнятно-извинительное, проследовал в кабинет Крота. В течение четверти часа я прислушивался к приглушенным тяжелой дверью визгливым интонациям Кротового голоса, пока наружу не вышел Порфирий. Протянув мне мои материалы, он безразлично шамкнул:
— Методика наша.
Он же, Порфирий, установил личность бизнесмена, проходившего у Щепинского процедуру омоложения, — это был московский финансист Костомаров, председатель Торговой палаты. Я нашел данные о нем в памяти моего личного компьютера в подвальном каземате Института. Интересным мне показалось лишь интервью, данное им «Коммерсанту» по возвращении в Москву, — оно позволяло судить о взаимоотношениях Щепинского со своей клиентурой.
РЕПОРТЕР. Ходят слухи, что вы проходили какие-то специальные медицинские процедуры.
КОСТОМАРОВ. Да, подлечился немного. Разве по мне не заметно?
РЕПОРТЕР. Выглядите вы просто замечательно. Но говорят, речь идет не просто о медицине, а о чем- то совершенно особенном, чуть ли не о полном обновлении личности.
КОСТОМАРОВ. Это преувеличение. Просто хорошая медицина. Надеюсь, я не похож на пришельца из космоса?
РЕПОРТЕР. Нисколько. Это частная клиника?
КОСТОМАРОВ. Да. Я предвижу ваш следующий вопрос: адрес. Его я вам не скажу. Они не желают работать в условиях ажиотажного спроса. У них очень узкий круг пациентов.
