— Ваши все еще в школе, так что давай, располагайся. — Ефимовна садится на соседнюю кровать. — Господи, какая ж ты тощая! Вас там, в Туле, голодом морили, что ли?
— Нет.
— А это твой медведь?
— Ага.
— И как его зовут?
— Медвежонок.
— Ишь ты... И куколка у тебя новая, и банты какие, а зеркальце-то! Не позволяй отнимать, смотри. Ну, я пойду, а ты привыкай. Да если обижать станут, мне скажи.
Я не знаю, что говорить. Никто никогда не интересовался мной. Хотя... вот, книжку мне учительница подарила — в той школе, куда я ходила. И банты тоже. Она была добра ко мне, не знаю почему. Уши мне проколола, вставила маленькие колечки-серёжки. И этот человек, что привез меня сюда, — он кормил меня вкусными вещами, купил новые серьги, зеркальце и пупсика с одежками, сумку и пенал для школы. Чужой человек, они все чужие. Только эти двое были со мной добры, а больше никто, но это неважно, потому что у меня все равно нет главного — родителей. Я уже достаточно взрослая, чтобы понять — у меня никого нет, и я не называю мамами женщин, которых встречаю. Только иногда, на Новый год, загадываю желание, чтобы наконец нашлась та, настоящая мама, но пока...
— Ну, сиди тут, никуда не уходи. Скоро воспитательница придет.
— Ладно.
Ефимовна уходит, а я остаюсь. Комната такая же, как и в других интернатах, и запах точно такой же.
— Ты новенькая?
Мальчишка рыжий, раскрасневшийся, в коричневых штанах и пиджачке. Почему-то похож на воробья.
— Ну, чего молчишь? Ты новенькая? — переспрашивает он.
-Да.
— А как тебя зовут?
— Элиза.
— У нас тут никого так не зовут.
Я это знаю и без тебя. Такого имени ни у кого нет.
— А меня зовут Вадик. Идем с нами?
— Куда?
— Просто так, гулять. Все в школе сейчас, а я сбежал, ну ее, эту школу. Так что, идем?
— Не сегодня. Может, завтра.
— Хочешь, карандаш подарю?
— Давай, если не жалко.
— На. Тут у вас есть Танька Петрова, будет тебя бить — мне скажешь, я ей так дам, что мало не покажется.
— А почему она будет меня бить?
— Она всех бьет. Эй, Стас, смотри — новенькая!
В комнату заглядывает еще один мальчишка —маленький, черноглазый, его глаза лукаво смотрят на меня.
— Я слышал, ты — Элиза. У нас на речке есть местечко, мы туда ходим хлеб на костре жарить. Возьмем ее, Рыжий?
— А то... И Кук придет. Ты еще Кука не знаешь! А если Танька будет тебя бить, скажи только, мы ей бошку отобьем сразу.
Я и сама умею давать сдачи. Я давно знаю, что надеяться надо только на себя, но это же нормально, по-другому не бывает. Так что с какой стати я буду жаловаться? Ябед не любят, да и кому есть дело до моих жалоб?
— Смотрите, новенькая!
Девочки вбегают в спальню одна за другой. В школьных формах, с портфелями в руках, с одинаковыми короткими стрижками, они кажутся похожими, но это только вначале. Они все разные, и среди них обязательно найдется та, которой я не понравлюсь. А может, и не одна. Мне немного страшно, но я знаю: ничего нельзя изменить, так должно быть.
Девочки быстро рассовывают вещи по тумбочкам, переодеваются. Я сижу на застланной кровати — в углу, за дверью. Хорошее место, странно, что никто его не занял раньше.
— А это что у тебя?
Высокая коренастая девочка исподлобья смотрит на меня маленькими темными глазами, недобрыми и колючими.
— Медвежонок.
— Дай сюда.
— Нет.
— А я сказала — дай!
Да мало ли что ты там сказала. Уже были те, кто так говорил, и где они сейчас? Размахнувшись, я бью ее кулаком в ухо, потом ногой в живот. Девочка судорожно всхлипывает и падает на пол. Я резко и сильно добавляю ей ногой в грудь. Так меня учил драться один мальчишка в интернате в Туле.
— Что здесь происходит?!
Появляется женщина, молодая и красивая, в вязаном синем платье. Серые глаза, красиво уложенные волосы, она мне даже нравится, наверное.
— Ты новенькая, а уже дерешься! Побила девочку...
— А что, было бы лучше, чтобы побили меня?
Женщина наклоняется над девочкой. Та лежит
на полу, не шевелится. Притворяется, наверное, не так уж много ей и досталось.
— Что она тебе сделала? За что ты ее так избила?!
— Она хотела отнять у меня Медвежонка.
— Этого уродца?! Немедленно отдай!
— Нет.
— Может, ты и меня будешь бить?
-Да.
— Какая наглость! Немедленно отдай!
Я молча бью женщину ногой в колено, она испуганно смотрит на меня и кричит тонко и пронзительно. Девочки стоят вокруг, тихие и испуганные, но глаза их горят любопытством — что же будет дальше? Спектакль, ага.
Еще одна женщина хватает меня за руку, тащит к выходу по коридору, по ступенькам вниз. Мне страшно, но я прижимаю к себе Медвежонка, и пусть они как хотят, но я его никому не отдам.
— Вот посиди тут и подумай.
Злобно ухмыляясь, она толкает меня в какое-то помещение, поспешно вырывает из моих ушей сережки и закрывает дверь. Она захлопывается с оглушительным грохотом — обита металлом.
Я остаюсь одна в темноте, высоко под потолком зарешеченное окошко, голые стены, в углу ведро. Я сажусь на бетонный пол, прижимая к себе Медвежонка. Его глаза смотрят грустно и сочувствующе, я целую его пластмассовую мордочку. Мне холодно, болят мочки ушей, из которых грубо выдернули мои новые сережки, и хочется есть. Почему-то вспомнился рыжий мальчишка, похожий на воробья, и тот, второй...
— Лизка, ты тут?
В окне появляется знакомое загорелое лицо. Легок на помине.
— Ага.
— Есть хочешь?
— Хочу.
— Подойди, встань под окном, я тебе бутерброд передам.
