Должен заметить, что природа и здесь проявила удивительное благоразумие. Ничего лишнего! Голова как голова — волосы, два уха, нос, два глаза, рот, полный зубов… Ниже идут шея и туловище, прочно сидящие на двух ногах-подставках. Я смотрел, что называется, в оба, но ничего такого, что, с моей точки зрения, уродовало бы фигуру, не обнаружил. Меня заинтересовали руки — как они здесь? И руки были как руки. Их держательные и хватательные функции были развиты достаточно хорошо.
И одеты человечки были, я бы сказал, по-земному.
На обоих трусы (или короткие брюки, как хотите назовите) почти до колен, с кармашками спереди и сзади, и рубашки с очень короткими рукавами, не майки, как мне показалось вначале, а именно рубашки, — у нас на Земле их называют теннисками. Материя обыкновенная — трусы (или брюки) темно-серые, кажется, льняные, с лавсаном, а тенниски голубые, в коричневую полоску.
Удилища, как и у нас на Земле, были бамбуковые, а лески — капроновые. Невдалеке я заметил банку с червями и какую-то коробочку, вроде бы из-под монпасье, яркую такую, красную с желтым… Меня, конечно, сразу заинтересовало, что в той коробочке. Улучив удобный момент, я подполз и увидел крючки. И какие крючки! Кованые, вороненые, остроносые! У нас таких крючков ни за что не достанешь.
— В сельмаге? — Я кивнул на коробочку.
— Как бы не так! — передернул плечами более рослый оголец. Австрийские… А здесь, — он похлопал себя по кармашку, — французские и бельгийские. Дядя Алексей привез… Из-за границы.
«Дядя Алексей… Это какой же дядя Алексей?» — подумал я, как будто речь шла о нашем, земном дяде Алексее. Дядей Алексеев в деревне было трое или четверо, ко за границей никто из них не бывал. Какая там заграница, когда они в райцентр и то лишь по самой крайней нужде ездят. Разве капитан Соколов, Фросин брат?.. Но это было бы уж слишком, — чтоб и здесь была Фрося, а у Фроси — брат! Не хватало еще, чтобы этот брат оказался еще и летчиком-истребителем.
И вдруг послышались шаги, и из кустов вышел третий человечек. Росточком он был еще меньше, чем первые двое, но одет точно так же, как эти, только на голове у него вдобавок возвышалось какое-то странное сооружение, что-то среднее между пилоткой и беретом.
Впрочем, немного спустя, когда человечек снял свое нескладное сооружение, я увидел, что это не берет, не пилотка, а самый обыкновенный мешок, причем старый мешок, с дырками, — потому-то, должно быть, человечек и употребил его в качестве временного головного убора.
И тут случилось… Но не волнуйся, читатель, ничего страшного не случилось. Меня никто не укусил, и я ни на кого не бросился с кулаками. Просто третий оголец (скоро выяснилось, что зовут его Сашкой) вдруг сказал:
— Дядя Эдуард, вы же на курорте! — и вопросительно посмотрел на меня.
— Гм… На каком курорте?
На душе защемило. Вот оно, начинается! — подумал я. Вот сейчас, сию минуту, и откроются тайны, перед которыми побледнеют все человеческие фантазии.
И правда, Сашка (так и мы будем звать третьего огольца) шмыгнул носом и сказал:
— На каком! На самом обыкновенном! Вам же путевку дали. За сенокос. Вы что, забыли? — В голосе Сашки прозвучали недоверчивые нотки.
— А-а, за сенокос! Ну и что из того?
— Да ничего… Вот только удивительно, как вы здесь очутились… Уж не сбежали ли оттуда? — И он кивнул через плечо, должно быть, в сторону здешнего курорта.
Вот оно что, подумал я, вон каким фертом все обернулось. Чего-чего, а такой встречи и, главное, с такими инопланетными разумными существами я не ожидал.
Я был рад невольной Сашкиной подсказке (спасибо тебе, дорогой мой оголец) и ухватился за нее, как утопающий за соломинку.
— Сбежал, сбежал, Сашка. Конечно, сбежал! — засмеялся я радостно и, заложив руки за спину, прошелся туда-сюда вдоль берега.
Ну и планета! Здесь, кажется, не только все как у нас, а еще и лучше гораздо. В самом деле, с тех пор, как я живу, мне никто не предлагал поехать на курорт.
А здесь… Гляди ты! Жатва на носу, а его, Эдьку Свистуна (здешнего Эдьку Свистуна, разумеется), на курорт отправили. Легко тебе живется, братец!
Меня вдруг осенила великолепная идея. Если Сашка и эти огольцы принимают меня за здешнего Эдьку Свистуна, значит, и все остальные примут. Вряд ли следует говорить, как это важно для науки. Представьте, ихтиолог превратился (на время, разумеется) в кита, акулу, дельфина, наконец в селедку и кильку, орнитолог — в попугая, ворону, грача, скворца, воробья, физик — в молекулу, атом, протон, электрон или какую-нибудь совсем уж ничтожную, не различимую даже в увеличительное стекло частицу… А? За несколько дней мы узнали бы о живой и мертвой материи больше, чем за все предыдущие столетия.
— Ты скажи, какой дорогой вы ходите на озеро?
Самой короткой или самой длинной? Прямиком или в обход? А может, с ветки на ветку прыгаете? — сказал я тем же радостным и вместе с тем непринужденным тоном.
Огольцы посмотрели на меня подозрительно. Один из них, самый рослый, позабыл об удочке (поплавок в это время запрыгал отчаянно, как будто его топили и не могли утопить), разинул рот и, округлив глаза, ощупал меня взглядом с ног до головы. Я смекнул, что зарапортовался, и прикусил язык.
— У тебя клюет, — сказал Сашка самому рослому.
Тот глянул на поплавок, легким, едва заметным движением сделал подсечку и стал тянуть. На песке забилась довольно крупная рыбина, похожая на щуку. Рослый оголец подхватил ее за жабры и сунул в корзину, из которой торчали космы травы.
— Вы, дядя Эдуард, в этом бору не были, что ли? — сказал Сашка, тоже оглядывая меня с ног до головы.
Мне это не понравилось, по правде сказать.
— Может, вас подкинуть? — добавил он, показывая куда-то за кусты.
Я обернулся и увидел прелюбопытнейшую машину, похожую на инвалидную коляску, только, разумеется, гораздо изящнее. У нее были мягкие округлые формы, шароподобные колеса (два спереди и два сзади) и какойто месяцеобразный рычаг управления. Меня так и подмывало подойти поближе и заглянуть в машину — что там? — но я отказался от этой мысли. «Еще успею», подумал я, делая вид, будто такие пустяки, такие детские игрушки меня совершенно не интересуют.
— Спасибо, — поблагодарил я огольца (он, должно быть, у них за водителя, пришло в голову) и сделал движение, как бы собираясь идти.
— Ну, как хотите. — Сашка пожал плечами.
Я зашагал сначала вдоль озера, потом круто взял влево, туда, где стоял мой корабль.
Последующие свои действия не берусь объяснить, настолько они были нелогичными и странными. Я опять залез в корабль и посидел немного, глядя в иллюминатор. Потом стал гладить рычажки и кнопки — машинально, без всякой задней мысли, — и вдруг заметил, что глажу-то, в сущности, одну кнопку, самую верхнюю, красненькую, с надписью «Старт». Стоит нажать, и все, мой корабль снова полетит к Земле.
Я отдернул руку, немного расслабился в кресле и закрыл глаза. «Что ты, Эдя? — стал убеждать самого себя. — Нажать всегда успеешь, дело нехитрое… Даже если за тобой будут гнаться с ножами и топорами, стоит добежать, забраться в верхний отсек, ткнуть пальцем — и ищи ветра в поле!» Рассуждая так, я мало-помалу успокоился, то есть решил не валять дурака, и опять спустился вниз. Под ложечкой у меня засосало, и я вспомнил, что в суматохе забыл позавтракать. Этот пробел в своей биографии надо было как-то восполнить. Сориентировавшись по озеру и солнцу, я смело углубился в лес и стал собирать ягоды. И не успел я набрать и горсти, как впереди показалась фигура девушки лет двадцати — двадцати двух, тонкая и стройная, в голубом платье и белом платочке. Не воображаемой, а настоящей девушки, так сказать, вполне, вполне натуральной.
«Ну, Эдя… — заколебался я, не зная, подходить к ней или пока воздержаться. Не будучи знакомым с местными обычаями, я не знал, как она поведет себя, когда я предстану пред ее очи. А ну как испугается, начнет голосить… — Нет уж, увольте, — думал я, — нам, мужчинам, эти фокусы и на Земле надоели…» Все-
