надежде обустроить свою жизнь, приобретая материальные блага, которых на Западе было достаточно: транзисторные приемники, телевизоры, холодильники. Обретя довольно скромное, но постоянное жилье, они станут думать, как бы отложить денег, чтобы отдохнуть неделю в Италии. Придет время, и подросшие дети назовут их узколобыми буржуями, но будет ли в этом их вина? Все эти беженцы, словно лакмусовая бумажка, демонстрировали устойчивость двух противоположных, разделивших планету надвое политических систем. А в это солнечное утро два берлинца, которые не знали друг друга, так как были выходцами из разных миров, разделяли одни и те же убеждения.
— Мы найдем вам место, — сказал Феликс, видя, что плечи собеседника расслабились и он облегченно вздохнул. — Жалование будет скромным, и вы должны будете сами позаботиться о жилье. Вам дадут адрес организации, занимающейся расселением.
— Для начала, господин Селигзон, это все, на что я мог надеяться. Спасибо вам.
Феликс написал необходимое поручение для старшего мастера. В который раз его бухгалтер схватится за голову. Еще один рабочий на стройке. Еще одна зарплата. С другой стороны, наплыв рабочих рук позволит наверстать упущенное время. Феликс проводил посетителя до двери и на прощание пожал ему руку.
В прошлом году с большой помпой был открыт отель «Кемпински» на Курфюрстендамм. Теперь берлинцы предвкушали открытие любимых ими некогда универмагов. Отпуская иронические замечания, они рассматривали фасад восстановленного здания, которое было таким, как раньше, и в то же время совершенно иным. Феликс не захотел восстанавливать магазин один к одному. В этом отношении он не испытывал тоски по прошлому. Он смотрел в будущее. Вернувшись в кабинет, Феликс бросил взгляд на лежащие на столе чертежи. На полях мелким нервным почерком Аксель сделал несколько пометок.
Он никогда не забудет тот телефонный звонок своего адвоката три года назад. Судебное разбирательство в рамках процесса против Курта Айзеншахта было назначено на следующий день. Феликс полагал, что мэтр Хоффнер еще раз перечислит ему причины, по которым они почти не имеют шансов победить. Благодаря своей ловкости Айзеншахт во времена, когда евреев вытесняли в Германии из всех сфер жизни, очень предусмотрительно составил договор купли-продажи. Бывший нацист мог затянуть дело на годы. Несмотря на то, что Феликса беспокоили расходы на судебные издержки, он не собирался отказываться от иска. Он намеревался приободрить своего адвоката и попросить его удвоить старания, но тот взволнованно воскликнул:
— Ваш противник отказывается от своих претензий в вашу пользу. Никогда не сталкивался ни с чем подобным. Мой коллега, адвокат противоположной стороны, уже потирал руки, предвкушая легкую победу, и теперь он вне себя от ярости. Но Айзеншахт непреклонен. Вы победили. Дом Линднер теперь ваш.
Неожиданное известие оглушило Феликса. Что же могло подвигнуть Айзеншахта принять такое решение? Запоздалое раскаяние? В это верилось с трудом. Наоборот, упрямство молодого еврея должно было раззадорить его еще больше. Это не тот человек, который мог бросать на ветер свои деньги и зря тратить время. Феликс решил было, что победил, так как проявил несгибаемую волю к победе и потому что правда на его стороне. Но в тот вечер, когда он праздновал свой успех с Наташей, она рассказала ему о поездке Акселя к своему отцу. Теперь Феликсу стало ясно: Айзеншахт отказался судиться, уступив требованиям сына.
— Значит, я теперь его должник, — недовольно пробормотал Феликс.
Он не хотел быть никому обязан. Он хотел, чтобы суд, достойный называться судом, вынес справедливое решение. С одной стороны, ему казалось, что Аксель украл у него часть победы, с другой, — он догадывался, от каких страхов прошлого тот хотел убежать, и знал, чего стоил Акселю его поступок.
Каждый по-своему, они показали себя одинаково сильными. Будущее, которое они ковали сами, было для них единственной целью в жизни. Что ж, надо было воспользоваться тем, что подарила судьба, и не дать гордости взять верх над разумом. Помощь Акселя позволила достигнуть цели быстрее ожидаемого, и разве не это было важнее всего остального? Феликс также догадывался, что Аксель Айзеншахт, осмелившись пойти против отца, защищая интересы семьи Линднер, стал свободным человеком, и он не мог не гордиться им.
Через несколько минут, как только он устроился в кабинете, чтобы поработать, зазвонил телефон.
— Ты ни за что не угадаешь, что происходит! — раздался в трубке взволнованный голос. — Это что-то с чем-то! Я пока сам не увидел, не поверил.
— Аксель?
— Люди вышли на улицы, чтобы принять участие в манифестации. Толпа все разрастается. Это впечатляет!
Феликс крепче прижал трубку к уху.
— Не понял. Что, ты говоришь, происходит?
— На улицы вышли те, кто трудился на строительстве аллеи Сталина! Статья в утреннем номере
Чувство неуверенности и страха охватило Феликса. Он боялся толпы, в особенности толпы немецкой. Океан лиц. Монолитная масса тел. Взволнованные крики лидеров. Все это навевало гнетущие воспоминания. Реакция Акселя показалась ему слишком уж бурной, даже неуместной. Он слышал голоса толпы на другом конце провода, но слов разобрать не мог. Волнения в восточном секторе начались не вчера. Требования вышестоящего руководства еще в начале месяца вызвали недовольство рабочих. Нормы стали невыполнимыми, в то время как зарплаты снижались даже у высокопрофессиональных строителей. Жители впадали в отчаяние и не желали мириться с несправедливостью. Но чтобы восстать против коммунистического правительства! Неудивительно, что Аксель был так возбужден.
— Сам выйди на улицу и посмотри, если мне не веришь! — бросил молодой человек перед тем, как швырнуть трубку.
Феликс положил трубку. Потом поднялся, подошел к приемнику и повернул ручку громкости. Голос диктора, которому плохо удавалось скрыть волнение, наполнил комнату. Он рассказывал о том, что тысячи людей вышли на Лейпцигерштрассе, что они требовали отставки Гротеволя и Ульбрихта, проведения свободных выборов путем тайного голосования. Это было немыслимо! Русские не могли не отреагировать! Никогда они не потерпят подобного афронта. Смерть Сталина 5 марта словно открыла ящик Пандоры. Борьба за власть, развернувшаяся в Кремле, вызвала растерянность у его верных вассалов в Восточной Германии. Кого теперь слушать? Какой политической линии придерживаться? Раздраженная нерешительной позицией Ульбрихта и Гротеволя, Москва требовала с удвоенными усилиями продолжать строить социализм и провозгласить «новый путь» для страны. Но реформы забуксовали. Ну как было не воспользоваться случаем, открывшейся брешью, и не выразить своего недовольства? И вот берлинцы вышли на улицы. Надо быть сумасшедшим, глупцом или же обладать слепой храбростью, чтобы голыми руками бороться против ужасного режима.
Феликс схватил свою шляпу и кинулся к дверям.
Стоя на коленях под столом, Наташа собирала листы бумаги, которые ветер разбросал по комнате. Деревянная щепка прицепилась к чулку. Стараясь его не порвать, она больно ударилась головой об угол стола.
— Черт! — ругнулась она, расстроившись.
Поднявшись, она прислушалась к нарастающему, как ей показалось, шуму со стороны улицы. Постояв еще немного, она спросила себя, не кровь ли ударила ей в голову. Но нет, крики усиливались. Заинтригованная, она открыла окно. Прямо по проезжей части шла колонна манифестантов. Прохожие останавливались, чтобы на них посмотреть. Многие молодые люди, не сговариваясь, бросали свои велосипеды и присоединялись к идущим. Некоторые хлопали в ладоши, подбадривали себя криками. Это были голоса сильных, воодушевленных и уверенных людей.
— Берлинцы, идите с нами, мы не хотим быть рабами!
— Долой Ульбрихта!
