от гряды к гряде.
Ягна только что кончила свою полосу. Она была сильно утомлена, проголодалась и промокла до костей; башмаки уходили целиком в рыжую болотистую землю, так что приходилось их то и дело снимать и выливать из них воду.
— Шимек! Живее поворачивайся, я уже ног не чую! — крикнула она жалобно и, видя, что парень не может сам справиться, нетерпеливо вырвала у него из рук большущий мешок, вскинула его на спину и понесла к телеге.
— Этакой большой парень, а спина слабая, как у бабы после родов, — проворчала она с презрением, высыпая капусту в кузов, выстланный соломой.
Пристыженный Шимек, что-то бормоча себе под нос и почесывая затылок, принялся запрягать лошадей.
— Да поторопись же, Шимек, ночь на дворе! — подгоняла его Ягна, сносившая капусту в телегу.
Ночь действительно надвигалась, сумрак густел, чернел, а дождь усилился, и вокруг слышен был непрерывный плеск, словно кто сыпал и сыпал зерно.
— Юзя! Кончите нынче? крикнула Ягна дочке Борыны, которая вместе с Ганкой и Кубой работала неподалеку.
— Кончим! Да и домой пора, вишь, как льет, на мне все до нитки промокло. А вы уже едете?
— Едем. Ночь близко, темень такая, что, пожалуй, дороги не найдешь. Что осталось, свезем завтра. А славная у вас капуста! — добавила Ягна, нагнувшись.
— И ваша не хуже, а кочны у вас больше, чем у всех.
— А у нас рассада была из новых семян, ксендз привез из Варшавы.
— Ягна! — послышался снова из темноты голос Юзи. — Знаешь, завтра Валек Юзефов пошлет сватов к Марысе Потетковой.
— К такой девчонке? Разве уж ей годы вышли? Кажись, еще прошлым летом коров пасла!
— Нет, замуж ей уже можно, да и земли за ней столько, что парни за ней гоняются.
— Будут и за тобой гоняться, Юзя, будут…
— Коли отец в третий раз не женится! — крикнула Ягустинка откуда-то через две полосы.
— Что выдумала! Ведь мы весною только мать схоронили! — с тревогой сказала Ганка.
— А мужики на это не смотрят. Каждый мужик — что боров: как бы ни нажрался, а в новое корыто рыло сует. Ого! Одна не успеет богу душу отдать, а он уже на другую заглядывается. Бессовестные они. Вот хоть Сикору взять: через три недели после похорон первой жены уже с другой обвенчался.
— Правда. Но что ж ему было делать: после покойницы пятеро малышей осталось.
— Только дурак поверит, что он ради ребятишек женился! Для себя, — чтобы не скучно было одному под периной.
— А мы отцу не позволили бы, нет! — решительно воскликнула Юзя.
— Молода ты еще и глупа… Земля отцова, так и воля отцова!
— Дети тоже что-нибудь да значат и права свои имеют, — начала Ганка.
— Э, с чужого коня средь грязи долой! — буркнула Ягустинка и замолчала, так как рассерженная Юзя начала звать Витека, который шатался где-то у реки.
Ягна в разговор не вмешивалась, носила капусту и только усмехалась про себя, вспоминая ярмарку. Когда воз их был полон, Шимек стал выезжать на дорогу.
— Ну, оставайтесь с Богом! — крикнула она соседкам.
— Поезжайте с Богом, мы тоже вслед за вами… Ягуся, придешь к нам капусту чистить?
— Скажешь — когда, так приду. Обязательно приду!
— А ты слыхала, что в воскресенье у Клембов парни вечеринку с музыкой затевают?
— Знаю, Юзя, слыхала.
— Если встретишь дорогой Антека, скажи, что мы ждем, пусть едет поскорее, — попросила Ганка.
— Ладно.
Ягна побежала быстро, чтобы догнать телегу, потому что Шимек отъехал уже довольно далеко, и только слышно было, как он ругает лошадь. Телега увязала по самые оси в размокшем торфе. В некоторых местах приходилось ему и Ягне помогать лошади, вытаскивать ее из грязи.
Оба молчали. Шимек вел под уздцы лошадь и следил, чтобы телега не опрокинулась, так как дорога была вся в ямах. А Ягна шла с другой стороны, подпирала телегу плечом и думала, как ей принарядиться, когда пойдет к Борынам чистить капусту.
Темнело так быстро, что они уже едва могли разглядеть лошадь; дождь прекратился, но тяжелый сырой туман стеснял дыхание; а вверху глухо шумел ветер и налетал на деревья на плотине, к которой сейчас подъезжали Ягна с Шимеком.
Подъем на плотину был трудный — крутой и скользкий, лошадь спотыкалась и на каждом шагу останавливалась, и они едва удерживали воз, чтобы он не скатился назад.
— Не надо было столько наваливать на одну лошадь, — раздался вдруг чей-то голос с плотины.
— Это ты, Антоний?
— Я.
— Так поторопись, там тебя уже Ганка ждет не дождется. Подсоби нам!
— Погоди, сейчас сойду, так помогу. Темень такая, что ни зги не видать.
Антек так крепко подпер воз, что лошадь двинулась вперед во весь опор и остановилась только уже наверху, на плотине.
— Вот спасибо тебе! Ну и сильный же ты, Антоний! — Ягна протянула руку Антеку.
Телега двинулась дальше, а они оба вдруг примолкли и шли рядом, не зная, что сказать, в непонятном смущении.
— А что же ты обратно идешь? — шепнула Ягна.
— Провожу тебя до мельницы, Ягусь, — там вода дорогу сильно размыла.
— Ох, и тьма же, Господи! — воскликнула она.
— Страшно тебе, Ягусь? — спросил Антек тихо, придвигаясь ближе.
— Вот еще! Чего бояться?
Они опять замолчали и шли все так же — плечо к плечу.
— Глаза у тебя светятся, как у волка… даже чудно!..
— Придешь в воскресенье на музыку к Клембам?
— Не знаю, пустит ли мать…
— Приходи, Ягусь, приходи! — попросил он тихим, сдавленным голосом.
— Ты хочешь? — сказала она мягко, заглянув ему в глаза.
— Господи, да я ведь только ради тебя подрядил скрипача из Воли и ради тебя уговорил Клемба пустить нас в хату… ради тебя, Ягусь! — шептал он и так близко пригнулся к ней, дыша ей в лицо, что Ягуся даже немного отшатнулась и задрожала от волнения.
— Иди уж… тебя там ждут… еще увидит кто… иди!
— Так придешь?
— Приду… Приду! — повторила она и оглянулась, но Антек уже скрылся во мраке, и только слышно было хлюпанье жидкой грязи под его ногами.
Ягну внезапно пронизала дрожь, и что-то огненным вихрем ожгло сердце и голову. Она не понимала, что с нею. Глаза горели, словно засыпанные жаром, она не могла перевести дыхания, не могла утишить бурно стучавшего сердца. Она бессознательно раскинула руки, словно обнять кого-то хотела, и ею овладела такая страстная истома, что она чуть не застонала.
Она догнала воз, схватилась за подпоры, и хотя это было совсем не нужно, стала так сильно толкать его вперед, что воз даже скрипел, качался, и кочны капусты падали в грязь. А перед нею неотступно стояло лицо Антека, его глаза, жадные, горящие.
'Дьявол! Другого такого на свете нет!' — думала она в смятении.
Ее привел в себя грохот мельницы, мимо которой они проезжали, и шум воды, лившейся на колеса
