выдыхая дым в сторону, ибо Арчегов решительно стал бороться со своей привычкой, ограничив себя пятью папиросами в день.
— Теперь же по настоянию Парижа тевтоны должны заплатить в течение сорока лет 132 миллиарда марок, это 22 годовых бюджета. У них изъяли все золото, еще на 6 миллиардов. Отрезали массу земель в пользу соседей, отобрали колонии, да еще заняли Саар, центр угольной добычи.
— Тут понятно — раз и навсегда обескровить Германию, не допустить в будущем ее усиления. Это и привело к реваншу в 1940 году, как ты мне говорил. Сейчас уже хуже — в Германии снова началась революция, вызванная приходом Красной армии. Я думаю, французам очень скоро аукнется их поразительная недальновидность!
— Абсолютно в точку, Мики. А потому пора трогать их за вымя, как говорил Остап Бендер.
— Ты опять мне про него талдычишь, — усмехнулся император. — А я ведь эту книгу не читал…
— И не прочитаешь уже, ибо большевики вряд ли победят в гражданской войне!
— Они не овладеют Германией?!
— При чем здесь она, Мики? Они распылили силы и могут не удержать тот кусок России, на котором сейчас кровь сосут! Тут им нужно было либо нас кончать, либо бросить все силы в Европу. Выполнить обе эти задачи одновременно невозможно! На этом и строился расчет — пользу от их похода на запад мы получили немалую, но нужно содрать намного больше, и желательно побыстрее, пока на них страх действует. Так что пора трогать их за вымя, а то момент упустим.
— Что ты предлагаешь?
— Милюков уже в Париже, так что пора высылать инструкции. К этому времени большевики половину Германии займут и наших галлов холодный пот пробьет, покладистыми сделает. Дадим на выбор три варианта…
— Ты отступаешь от своей привычки, — глаза Михаила Александровича сверкнули непонятным удовлетворением, которое тут же исчезло. — На этот раз два неприемлемы для них, а один выгоден нам. Так ли это?
— Абсолютно. Предложим поделиться контрибуциями и репарациями — борзеть сильно не будем и удовлетворимся третью от всего. Это сущая мелочь — два миллиарда марок золотом и свыше сорока прочим добром. Можем снизить до четверти, но это предел наших уступок.
— Их скорее жаба задушит!
— А нас обида! Потому мы можем предоставить Францию своей участи — они к революциям привычны, так что живо вспомнят гильотину, благо идут-то на них русские, как никак союзники. Сами семнадцатый год живо вспомнят, когда «паулю» за малым чуть на Париж не пошли, и с трудом волнения в армии подавили.
— Переходи к третьему варианту, Костя, ибо этот намного страшнее первого. Большевистская агитация туда тоже добралась. Посол тон уже сбавил, угрожать перестал. У меня даже впечатление сложилось, что он не прочь всю Румынию нам за помощь отдать.
— Румынию не нужно, нам бы свое вернуть. А потому мы откажемся от аннексий, репараций и контрибуции в пользу «прекрасной Франции» и Бельгии — пусть задавятся, пакостники!
Арчегов зло скривил губы — французов он на дух не переносил, особенно после того, что они устроили. Прижимистые торгаши, даже щедрыми быть не умеют, в отличие от тех же англичан, что крайне редко, но на такое способны. Пусть только из-за выгоды, но все же.
— В ответ французы и бельгийцы высоко оценивают союзническую помощь России в войне, пролитую нами кровь, и «благородно», что позволяет им выглядеть сущими благодетелями, освобождают нас от выплат и списывают все государственные займы. Что касается займов от частных владельцев, то выплаты по процентам или их выкуп берет на себя правительство Четвертой республики. В принципе сумма не столь большая — каких-то 18 миллионов франков, а с учетом инфляции и возможности включения печатного станка казначейства, так и вовсе смехотворная.
— И это все?
Михаил Александрович непроизвольно выгнул левую бровь в искреннем удивлении, Арчегов же с протестом взмахнул рукою, заметив такую реакцию монарха.
— Мы потребуем возврата русского золота на сумму 310 миллионов рублей, что большевики заплатили кайзеру и которое уже лежит в Париже. Кроме того, потребуем возвращения всего, что они у нас тут награбили, и отмены некоторых пунктов в мирных договорах. Конечно, после консультации со всеми заинтересованными сторонами.
— Политическими пунктами они поступятся, особенно по Польше и Румынии — тут деваться некуда, все равно ставка на них оказалась битой. Что касается награбленного в России, то они до сих пор упорствуют, считая это военным трофеем. Да и наше золото не захотят возвратить — банкиры денежки любят!
— За нахапанное у нас пусть демонтируют в Германии оборудование и станки — нам заводы восстанавливать нужно, в том числе и те, что их капиталистам принадлежат. Если не захотят, то мы просто национализируем — хватит им барыши извлекать. Так что здесь упираться не станут, — Арчегов зло сверкнул глазами, вспомнив из той истории, как в такой ситуации поступил Врангель, добровольно накинув на себя навязанную удавку кабального соглашения. И жестко заговорил:
— Золото мы должны получить обратно, и немедленно! Хватит им и германского, что в десять раз больше! Звонкая монета здесь нужна — нам англичанам придется платить. Уступок нельзя делать в этом вопросе, на шею сядут! И последнее — французы оказывают безвозмездную военную помощь, вооружают и снаряжают 200 тысяч наших солдат.
— Ты думаешь, согласятся?
— Им деваться некуда, к этому времени большевики на Рейн выйдут. А союзники наши люди ушлые. В прошлую войну даже на своем спасении барыши делали, нам оружие за деньги поставляя. А мы, между прочим, раз за разом их из беды выручали. Американцы намного умнее — те во Второй мировой войне ленд-лиз ввели — я тебе о нем рассказывал.
— Хорошо, — Михаил Александрович решительно затушил окурок. — Я Милюкову немедленно шифрованную телеграмму отправлю. Да… Вот еще, ты эту бумажку посмотри, не упустил ли я чего.
Император извлек из кармана сложенный вдвое листок и протянул его генералу. По мере его прочтения лицо Арчегова стало принимать изумленное выражение.
— Ну ты даешь, Мики! Ты что, мои мысли заранее знал?!
— С кем поведешься, от того и подхватишь, — ханжеским тоном ответил Михаил Александрович, глаза которого немедленно приняли по-детски трогательное выражение полной наивности. И внимательно посмотрев на это перевоплощение монарха, Константин Иванович не выдержал, прыснул в кулак смешком, и тут же друзья искренне рассмеялись…
— Дави их, князь! Дави, сукиных детей!
Фомин смотрел в узкую смотровую щель, матерясь сквозь зубы — эти румыны оказались не робкого десятка и сейчас лихорадочно разворачивали полевую французскую пушку.
Встреча оказалась неожиданной для врагов, так как танк ворвался на огневую позицию с тыла, сокрушив по пути пару глинобитных сараев и таская на броне соломенную крышу, что придавало «Марку» невыразимый облик. Сейчас их разделяло каких-то тридцать метров, и отсчет смертельной дуэли пошел уже на секунды.
И что худо, так то, что правый спонсон был разбит попаданием трехдюймовой гранаты, а в левом у английской шестифунтовой пушки намертво заклинил механизм наводки и орудие беспомощно уставило свой короткий ствол вниз.
С бортовых пулеметов никак не достать суетящийся расчет — румыны вне сектора стрельбы. Курсовой «Льюис», установленный в рубке, с которого сам Семен Федотович не промахнулся бы, уже лишился ствола, разбитого прямым попаданием снаряда. Хорошо, что броню не пробило, зато оглушило изрядно.
— Дави, князь…
Фомин уже не кричал, а лишь шипел — ему казалось, что танк двигается ужасно медленно, не
