— Честной конюший Симион, дозволь же мне доложить, что я прибыл из Львова, от брата твоей милости.
Симион шагнул вперед, наклонился над пленником.
— Ты говоришь, что послан Дэмианом?
— Вот именно, честной конюший.
Ионуц тут же оживился и медленно проговорил:
— Раз он послан батяней Дэмианом, так я после узнаю, в чем дело.
— Можешь идти, — разрешил старик. И когда в хижине остались лишь взрослые люди, он повернулся на своей скамеечке и недоверчиво покачал головой. — Сперва скажи мне, человече, христианская ли ты душа?
— Христианин я, честной конюший, и звать меня Иосип, а родом я из Нимирчень.
Симион вынул кинжал и разрезал веревку.
— Зачем торопишься, второй конюший? — проронил старый Ждер.
— Ничего, он в моей власти, — ответил Симион.
— Тогда ответь мне, человече, — продолжал конюший Маноле, — отчего ты не сказал ни слова старшине охотников?
— По правде говорить, — ответил с хитрой улыбкой Иосип, поглядывая то на старшину, то на конюшего, — по правде сказать, я очень торопился добраться до ваших милостей. Вот и выбрал самый быстрый способ. Как только князь Штефан отправился в путь, меня сразу же доставили пред очи честного конюшего Маноле. А то мне, простолюдину, в такой день нелегко было бы пробраться сюда. Поначалу пытался я добиться толку от мальца…
— Изволь учтивее говорить о моем сыне.
— Поначалу пытался я добиться толку с помощью боярского сына. А потом догадался, что с бывалым и недоверчивым старшиной дело пойдет легче. Старый мешок с костями, поначалу вроде бы уехал, но тут же воротился.
— Изволь учтивее говорить о старшине княжеских охотников, — вскинулся Кэлиман.
— Челом бью тебе, старшина, — ответил Иосип из Нимирчень. — Пошли тебе господь здоровья за то, что доставил меня на этот совет, на который я так спешил.
Конюший Маноле грозно поднял голову:
— И ты смеешь утверждать, дерзкий, что послан нашим сыном Дэмианом?
— Вот именно что Дэмианом, львовским купцом.
— А какие у вас дела с ним?
— Он мой хозяин, боярин. Смиренно прошу тебя, смягчи свой взор. И его милость второй конюший пусть вложит кинжал в ножны. Дайте мне святой крест: я готов верой христианской и спасением души поклясться, что послал меня сюда мой хозяин — Дэмиан Черный. А отсюда он приказал мне ехать в Белгород, где у него второй торговый дом.
— А помимо клятвы, какие у тебя еще доказательства? Я все равно не верю тем людям, что выспрашивают по ночам боярских сынов.
— Могу описать, каков с виду мой хозяин Дэмиан: человек он поджарый, ростом пониже второго конюшего, слегка припадает на левую ногу, а на колене у него шрам — девяти лет он упал и повредил колено. Три месяца лежал в лубках. И рассказал он мне это, дабы вы, послушав меня, отбросили всякое сомнение.
— Возможно, тебя послал мой сын, — недоверчиво проговорил конюший. — Но все это ты мог узнать и от других.
— Я бы еще мог добавить, честной конюший, что в горнице конюшихи Илисафты, в божнице, перед коей теплится лампада, хранится священная щепа от креста, на котором был распят спаситель наш Христос. А если и этого мало, могу сказать и другое. Мой хозяин Дэмиан поведал мне многие подробности, ибо знает, сколь грозен ты и недоверчив. И еще могу показать его почать. Из двух одинаковых печатей одну он доверил мне, чтобы предъявить ее вам. Как последнее доказательство. Только, чтобы достать ее, понадобится кинжал второго конюшего — распороть подкладку моего кафтана. Вижу, старый конюший все еще не верит. Пусть же молодой сам распорет кафтан у подмышки и достанет печать. Ведома она вам?
— Ведома, — кивнул старый Ждер.
— Тогда снимаю кафтан, и пусть второй конюший достанет печать. Сейчас вы увидите на ней оленью голову с крестом между рогами.
Симион достал из-под подкладки кафтана печать и положил ее на ладонь отца.
— Узнали ее?
— Узнал.
— Хорошо. Сейчас вы еще больше уверитесь в том, что я приехал с чистой душой. Мой хозяин поведал мне, что во всей молдавской земле нет людей более недоверчивых, нежели в Тимише. Ведь они присматривают за дорогими конями, и особенно за волшебным жеребцом, о котором рассказывал мне ночью сынок ваш. И правильно они делают, что боятся за своих коней, — ибо им и впрямь угрожают люди, искусные в воровском ремесле. Затем-то я и послан сюда.
Старик и сыны его удивленно посмотрели на чужака.
— Чур тебя, нечистая сила! — проговорил Некифор Кэлиман и приосанился, поняв, в чем дело.
Казначей, поднявшись перед Иосипом во всем своем великолепии, спросил:
— Стало быть, братец Дэмиан послал тебя упредить нас об опасности? Выходит, эти твари, ниспосланные господом человеку, приносят ему не только радость, но и великую досаду?
— Не будем попусту тратить слова, — проговорил, внезапно успокоившись, старый Маноле. Он пересел на кровать, выбрав себе самое удобное и мягкое место, ибо лишь теперь почувствовал, как ноют у него старые кости. — Послушаем Иосипа. Если я в засаде и волк увидел меня, то я уж не успею натянуть тетиву. А если я увижу его первым, то могу достать стрелой. Узнаем загодя о замыслах ворога — так он будет в наших руках. Выкладывай, приятель, свои вести, а потом спустись в усадьбу и замори червячка.
— Так я и сделаю, боярин. Только высказав все, что велено передать, я почувствую голод. Живет во Львове, в ляшском краю, где проживаем и мы с хозяином, молдавский вельможа. Звать его Миху. И так как повинен он во многих злодействах, и прежде всего в гибели князя Богдана, то не осмеливается вернуться в родную вотчину. Прихватив с собой немало богатств, он живет на чужбине и ждет, не настанут ли иные времена в его стране. Вам это ведомо. И еще ведомо, что был он приближенным Петру Арона и послом его при дворе ляшского короля. И помогал он всячески Петру, дабы тот вернул себе молдавский престол. Князь Арон сложил голову в земле секеев, где настиг его наш государь. Что же теперь делать его милости логофэту Миху, чтобы воротиться в Молдову, в свои вотчины и вновь зажить в прежней славе? Он горячо уповает на то, что изменятся порядки в молдавской земле! А про моего хозяина, Дэмиана Черного, вы все знаете, что шесть лет назад он завел торговлю во Львове. Его люди ездят и в немецкие края, и в татарские земли. И сам он ездит то в Гданьск, то в Белгород и хоть раз в год является в Сучаву на поклон к его светлости Штефану-водэ. И все эти годы, покуда он жил во Львове, он одним глазом смотрел в свои торговые записи, а другим неусыпно следил за недругами государя. И слух его исправно ловил все, что говорят в городе. Тому два с половиной года — как раз когда мы явились на ляшскую порубежную заставу заплатить пошлину за молдавские куньи шкурки и за русских соболей — понеслась весть о том, что венгерский король Матяш пошел воевать нашу Молдову. «Я этого давно ждал! — смеялся логофэт Миху, хлопая себя по животу. — Пусть все знают, что я нанимаю за добрую плату возчиков — отвезти обратно в Молдову мое имущество». Как сказал, так и сделал: дал возчикам задаток. Он ждал, что король Матяш захватит Сучавскую крепость, а пришла страшная для него весть о гибели королевского войска. Заплакал боярин Миху и голову пеплом посыпал. Затем стал ждать знака от Арона-водэ, нашедшего приют у секеев. Но в прошлом году узнал он то, что вы и сами знаете. Пережевывая свою злобу, как жуют ваши скакуны зеленую травку, стал он замышлять новые козни. Стал натравливать на господаря Штефана короля Казимира. Но Казимира поднять нелегко: человек он мягкого нрава, дети ездят на нем верхом. Тогда боярин Миху стал шептаться с крупными шляхтичами порубежья. Но у тех свои заботы. И будто бы сказали боярину на каком-то сборище, что открылась тайна силы господаря Штефана. Сила эта — не столько от Афонского благословения, сколько от того, что посчастливилось ему получить белого жеребца. Пока
