Сопровождая его в стольный город, боярыня Кандакия никогда не изъявляет радости, как полагалось бы жене казначея. Ходит хмурая, лицо ее редко проясняется. Известно, что среди всех боярынь, бывающих на обедне в кафедральном соборе или следующих в боярской свите при встречах господаря, нет ни одной, которая блистала бы такими нарядами, словно только что явилась из Варшавы с придворного бала короля Казимира. Оттого-то боярыни и косятся на нее, словно на лютого врага. Кандакия улыбается, но казначей прекрасно знает, что ее застывшая улыбка выражает не радость, а стремление угодить ему. Она всегда отказывалась от того, что тешило других женщин, и негодовала, узнавая, какие подлости творятся при дворах венценосцев. Немало говорили и о дворе господаря Штефана, ибо люди, живущие в роскоши и безделье, всюду одинаковы. Слушая все эти рассказы, боярыня Кандакия тоненько смеялась, глядя из-под длинных ресниц, но обычаи эти ей были противны. Она отметала их от себя, размахивая у самых ушей пальчиками, унизанными дорогими перстнями.
— А знаешь, не так уж плохи господаревы дороги, — заговорила казначейша, обратя к мужу ласковый взор. — В пути, пожалуй, лучше, чем в стольной Сучаве, где женщины так завистливы. Тут тихо, с тех пор как ратники князя искоренили разбой. Можно ехать вольно и беззаботно. Мы бы могли заночевать в Бае. Там чистая харчевня, не хуже, чем у немцев.
— Хорошая харчевня найдется и в Сучаве, — ответил казначей. — Тоже на твой вкус. Ты ведь не любишь останавливаться у приятелей или у родичей. Так я нашел удобное местечко у Йохана Рыжего. Лях этот — оборотистый купчина. Продает молдавское вино королевскому двору в Варшаве. А жена его мастерица по части причесок.
— И ты уверен, муженек, что именно поэтому я предпочту останавливаться у Иохана?
— Я этого не говорил.
— И неужели ты думаешь, что мне нравится это столичное скопище надутых вельмож, что задирают нос и не смотрят на людей? Слушай, деверь, — ласково позвала она Ионуца, — пора тебе узнать, какова истинная цена блистательным сановникам стольного города. Терпеть их не могу, чванливых. Думаю, что и господарю нашему они не по нутру. Из-за них и пришлось ему скитаться по белу свету. И двор там без государыни. Одна там княгиня Кяжна, тетка господаря, да и той опротивели эти надутые боярыни. И правильно она поступает, что отгоняет их от себя и добивается для господаря руки трапезундской [34] княгини.
Казначей изумленно воззрился на нее.
— Откуда тебе ведомы подобные тайны, боярыня?
— Истина во сне привиделась, — рассмеялась казначейша. — А ты, деверь, слушай и на ус мотай, остерегайся молдавских боярынь и боярских дев. Самые скрытные и вредные создания! В лицо улыбаются, а за глаза убить готовы.
— Ну, я мужчина, мне страшиться нечего, — простодушно заметил Ионуц.
Боярин Кристя шумно рассмеялся, затем, получив из рук корчмаря вертелы с жареной свининой, протянул один жене. Братья торопливо откусывали куски нежного мяса, между тем как боярыня Кандакия все раздумывала, можно ли ей при такой красоте и изысканности снизойти до этого деревянного вертела, с которого капал свиной жир. Наконец решившись, она осторожно нагнулась и незаметно откусила кусочек мяса своими белыми зубками, затем протянула вертел служителям. Те поспешно схватили его, тут же поделили мясо между собой и, жадно проглотив, вытерли губы рукавом.
— Мужчинам, конечно, нечего страшиться бабьих пересудов, — весело повторил Кристя с полным ртом.
— Ладно, ладно! А я все же советую Ионуцу остерегаться. А ты, казначей, коли уж тебе так не хочется сделать привал в Бае, дозволь мне выпить глоточек воды, капельку, не больше той, что выпивает щурка, эта золотистая птичка, реющая в вышине.
Действительно, в вышине чирикала щурка, — не то к дождю, не то к росе. Значит, солнце уже начинало клониться к западу. Повернувшись к хозяину постоялого двора, сановник князя Штефана повелел принести воды и запрячь коней. На его громкий зов показались и служилые люди, охранявшие ям и сменных коней, потребных для быстрой передачи господаревых приказов в Нижнюю Молдову.
Боярыня Кандакия отпила из кувшина капельку свежей воды, не больше того, что требовалось, чтобы сохранить свежесть лица и яркий блеск глаз… Потом улыбнулась воинам и толстому корчмарю, оставив в их памяти свой нежный образ. Боярский выезд тронулся в путь. Рядом с колымагой скакал Ионуц, следом спешил служитель с раскосыми глазами.
Весенний день с его водами, далями и небесной лазурью наполнял все существо Ионуца буйной радостью. Дорожные картины, случайно сказанное слово запечатлевались в нем, отзываясь в его сердце, словно в звонком хрустальном сосуде. Боярыня Кандакия смутно догадывалась о его чувствах и изредка бездумно улыбалась ему. Эта таинственная улыбка, в которой Ионуцу чудилось предвестие грядущих радостей, пронизывала все его существо заодно с трепетным сиянием солнечного света и страстным томлением торжествующей юности. Эта странная улыбка вызывала в его мечтах смутный образ неведомой девушки, к которой он стремился всем сердцем. Позади, казалось ему, оставалась только пустота.
С вершины холма дорога сворачивала в долину Шомуза. Тут еще виднелись следы воинского стана той рати, что разгромила зимней ночью в Бае войско короля Матяша. Слева от дороги на овражистом склоне стояло село. Люди, вышедшие из садов, следили с некоторым удивлением за пышным поездом, катившим под звон колокольцев. Казначей хмуро глядел вдаль. Младший Ждер радостно озирал этот новый для него мир. В низине царила тишина. Ионуцу казалось, что он где-то уже видел эти картины. На самом же деле он видел их впервые и полон был радостного изумления перед красотою угасающего дня.
На лесной опушке били родники: здесь издревле было место для привала. Отсюда на запад тянулся знаменитый пруд Монаха, на берегу которого стояла мельница о трех поставах, построенная еще князем Романом. Водная гладь уходила в закатную даль, к стене высоких камышей. Парусная лодка тихо скользила к берегу. Над прудом стремительно проносились водяные птицы. Был праздник, и мельничные колеса стояли недвижно. В стороне раскинули табор цыгане.
Пока слуги поили коней, к боярыне Кандакии пробралась, отогнав прутом более молодых цыганок, уродливая, беззубая, но мудрая ворожея. Прочие гадалки следили за ней издали, еле осмеливаясь поднять головы из овражка, где они укрылись. Право изрекать истину у источника оставалось лишь за этой беззубой пифией.
— Целуем руку великому боярину! — поклонилась она надменному сановнику. — Старая расскажет вам всю правду, всю подноготную. Я жена булибаши [35], и другим цыганкам неповадно лезть вперед меня. Да и где им знать все то, что знаю я! За три гроша могу сказать вашим светлостям, откуда едете, куда следуете, что делали до сих пор и какое счастье ждет вас впереди, — Батюшка боярин, — продолжала она, поднимая к Кристе черный высохший палец, — не отврати лица своего. Вижу: сан на тебе высокий, государю ты дорог, как ценное сокровище.
— Лучше мне погадай, старая! — нежным голоском позвала ее боярыня Кандакия.
— Ах, душенька моя, краса писаная, — кинулась к ней старуха. — На солнце глядеть можно, на тебя — нет. Сколько мужчин на свете, все дивятся красоте твоей. Но я могу приворожить желанного.
— Не надо привораживать, старая, — вздохнула боярыня Кандакия. — Он при мне.
— Дай я еще скажу, касатка. Я ведь могу заговорить мужу слух и разумение. Не услышит, не поймет. А ты дожидаешься вести, красавица.
— Дожидается новых нарядов из Львова, — развеселился Кристя Черный.
Боярыня Кандакия надула губки. Младший Ждер покопался в кимире, достал три гроша и, со смехом положив их в раковину [36] старухи, стал ждать решения своей участи.
— Добрый молодец, сын великого боярина, — таинственным шепотом говорила, повернувшись к нему, цыганка. — Погляди еще разочек на меня — верни мне мою молодость. А дожидается тебя молодая княгинюшка. И невысока ростом, а нелегко тебе будет с ней сладит. Смотришь ты на нас, а видишь ее. Отбило тебя от еды, от питья, ничего тебе не нужно. Любовь тебе нужна!
Казначей изумленно вскинул глаза на младшего брата. У того сперва кровь прилила к лицу, затем он
