— Как? — спросил, очнувшись от своих дум, казначей и повернулся к нему. — Что еще за наставники?
— Да неужто ты их не знаешь, честной казначей? Один из них — архимандрит Амфилохие Шендря. А ты, пан Иохан, не стой развесив уши, а достань-ка все потребное для честного боярина. А потом и нам поднеси, чтобы ему не скучать. Мне — поболее, юнцу — поменее. И больше всего — казначею. Так вот, первый наставник — отец архимандрит, дядя молодого боярина Шендри, второго гетмана, женатого на младшей сестре государя. Ты, казначей Кристя, знаешь все на свете, значит, и про это наслышан.
Кристя Черный, смягчившись, что-то пробормотал в ответ.
— Архимандрит Амфилохие прошел в Византии такое множество наук, что в нашей земле не найти человека ученее его. И эллинский превзошел, и латынь. А спроси его я, смиреннейший медельничер, как надо коптить мясо дикой козы, так он и это знает. Истинно говорю, добрые люди, — кладезь премудрости! Конечно, он не без придури, только она редко находит на него. Преподобный Амфилохие — главный наставник княжича. Второй наставник учит его сербскому языку [38], на котором у нас исстари читают молитвы и правят государевы дела. Сербский монах отец Тимофтей — человек весьма достойный. Только тучен сверх меры, в дверь не пролезет. Целый день ищет, где бы ему поесть да выпить, а потом казнит себя за невоздержанность. А сам, государи мои, косноязычен, бормочет быстро и невнятно. Бывает, выпалит свои непонятные слова с такой силой, аж борода раздувается. А в субботу вечером на исповеди кается под епитрахилью отца Амфилохие, прося прощения за свою прожорливость; преподобный улыбается и прощает; сам же, чтобы иметь право прощать, живет постником — по понедельникам, средам и пятницам пробавляется одной водичкой.
— Стало быть, архимандрит человек кроткого нрава? — уже спокойней спросил казначей и опустился на стул.
Иохан принес кувшин с вином и три кружки. По ляшской моде служанка поставила на стол большую миску с куриным бульоном и клецками из гречневой муки. Когда Кристя и его младший брат насытились, медельничер наполнил кружки и продолжал начатый разговор.
— Нрав-то у него кроткий, а вот есть у отца Амфилохие недостаток, как я уже говорил. В нынешнем году, ни далее как во второй день светлой седьмицы, он гневно выговаривал с амвона в обители святого Иоанна боярыням, ревностно внимавшим ему. «О женщины, — воскликнул он, — как же вы дерзаете покрывать щеки румянами, укоряя тем самым господа за то, что сотворил он вас не такими красивыми, как вам хотелось бы! На заутреню вы опаздываете, — времени у вас мало! Истинно говорю вам: скорее успевают слуги очистить конюшни сорока государевых коней, нежели вы — надеть свои юбки, серьги да булавки…»
Ионуц смеялся, слушая эту строгую отповедь; а между тем Кристя, равнодушно буркнув что-то, доедал деревянной ложкой бульон с клецками.
— А однажды в боярской раде рассказал он такую притчу, — продолжил медельничер, призвав Ионуца осушить кружку. — Стоит-де господарю чихнуть, как у всех бояр в совете начинает свербеть в носу. Такой идет чох, что вся крепость сотрясается. От этих слов чуть было не разгневался митрополит Феоктист.
— Как тут не разгневаться, — пробормотал Кристя.
— Оно конечно! Меня он тоже как-то почтил советом. «Гляди, медельничер Думитру Кривэц, — сказал он мне, — не очень-то веселись со своими дружками, ибо нынешние дружки что тени: видны только, покуда светит солнце».
— Это мне больше по душе, — заметил Ионуц. — Однако тут святой отец дал маху.
— А вот доживешь, как я, до седых волос, тогда узнаешь, дал он маху или нет. Я ему тоже ответил, Ионуц, что в Молдове нет ничего лучше и приятнее дружбы. А старец подумал-подумал, да и согласился со мной. «Что верно, то верно, медельничер Думитру Кривэц, — сказал он. — Когда лукавый, искушая спасителя нашего Христа, проносил его по свету и привел на крышу храма, не было весны, да и над Молдовой они не проносились; а то божий сын согласился бы остаться в нашем краю».
Между тем казначей, осушив еще одну кружку, приступил ко второму блюду — пшенной каше с мясом. Он был погружен в свои мысли и все считал на пальцах дни. Насытившись, Кристя встал из-за стола и отправился к супруге за советом. Корчмарь повел его. Тут же в комнату вошла пани Мина. В каждой руке она держала по медному подсвечнику с сальной свечой. Поставив светильники по обеим сторонам кувшина, корчмарша уселась рядом с Ионуцем.
— Пани Мина наша добрая подружка, — мигнул медельничер своему юному собеседнику. — Я наведываюсь порой сюда, чтобы позабыть невзгоды. У пана Иохана торговые дела в польской земле. Когда он туда уезжает, вино становится еще вкуснее.
Кочмарша легонько придвинулась к молодому боярину и ласково положила ручку на его руку; Ионуц отпрянул.
— Он еще пуглив, — улыбнулась она. — Значит, отведешь его к княжичу? Это о нем ты мне говорил?
— О нем.
— А княжич ждет его, чтобы отдохнуть от своих наставников и суровых порядков княгини Кяжны?
— Так оно и есть, пани Мина, — кивнул Кривэц. — Я — смиреннейший медельничер и воин господаря — и то живу вольготнее и веселее княжича. Да мне, простому медельничеру, много и не надо: лишь бы ходить сюда да слушать, как ты смеешься. Выпей, боярский сын, еще винца да посмотри на пани Мину. А ты, красавица, прижмись к нему и поцелуй, посмотрим, по вкусу ли ему придется.
Она прижалась к нему всем своим налитым как у куропатки телом, и губы ее обожгли юношу поцелуем. Голова Ионуца пошла кругом.
— Самая полезная наука, — смеялся смиреннейший медельничер. — Княжич тоже вздыхает о подружке. Случилось так, что князь повелел тебе представиться ко двору завтра, а сам от правился по своим господаревым делам и оставил тут княжича — встретить тебя, нового товарища и служителя. И повелел господарь, чтобы мы, служители и свита княжича, отправились вслед за ним в хотинскую землю. А мы по пути завернем к ляшскому рубежу. Есть там одно местечко, куда давно порывается княжич Алексэндрел.
— Ионэшень? — изумленно и радостно спросил Ионуц. Кривэц ухмыльнулся.
— Видишь, пани Мина, как он много знает, этот боярский сын? Можешь поцеловать его еще раз.
Корчмарша окинула Ионуца долгим взглядом. В его глазах сверкнуло пламя. Она так и не решилась вторично исполнить волю медельничера.
ГЛАВА IX
На другой день, в понедельник, в утренний час, когда солнце поднялось вровень с башнями крепости, повеление Штефана-водэ было исполнено. Маленький Ждер был представлен ко двору, где ему предстояло потешать и веселить княжича Алексэндрела. Латники пропустили в крепость пышно разодетых казначея Кристю и его боярыню, проследовавших в своей колымаге, словно королевские послы. Ионуц соскочил с коня, как только у сводчатого входа во дворец заметил княжича Алексэндрела. Кинув Георге Татару поводья, он шагнул к своему повелителю, преклонил колено и схватил его за руку. Это нарушение этикета расстроило казначея, который полагал, что именно он должен прежде всего поклониться княжичу, сказать подобающие случаю слова, а уж потом представить Ионуца. Поступок Ионуца не пришелся по вкусу и боярыне Кандакии, которая полагала, что ей надлежит предстать перед княжичем рядом со своим супругом, сделать изящный поклон господареву наследнику и одарить его улыбкой, на которые она была мастерица. Между тем Алексэндрел-водэ, подняв Ионуца, радостно обнял его, затем, повернувшись спиной к прочим гостям, поманил за собой юного товарища и служителя. Не будь тут преподобного Амфилохие Шендри, все пошло бы кувырком, боярину Кристе и боярыне Кандакии осталось бы лишь глазеть на воинов, стоявших на стенах и у ратных служб. Но отец архимандрит Амфилохие, воздев руку, благословил юнцов и
