здравоохранения командирует профессора Аразяна на три месяца в Москву.
Еще на фронте Аразян мечтал о возможности делать операции на временно отключенном человеческом сердце. Но что же на это время заменит сердце и будет выполнять его функции?
На создании такого сложного и крайне чувствительного аппарата и остановилась творческая мысль Микаэла. Сейчас он собирался в Москву, чтобы в сотрудничестве с товарищами из Научно- исследовательского института экспериментальной хирургической аппаратуры и инструментов воплотить свою мечту в жизнь.
Услышав о длительной командировке Аразяна, Геронти Николаевич потерял голову.
— Что же мы будем делать без Микаэла Тиграновича? — с тревогой спрашивал он.
И его тревога была не безосновательна.
В клинике ежегодно проходили практику сотни студентов, и руководил этой практикой всегда лично Аразян. У пего не было в этом деле замены, и он не подумал позаботиться о том, чтоб подготовить специалиста, который способен был бы принять на себя его обязанности по кафедре хирургии.
Добросовестные сотрудники у Аразяна, несомненно, были, но ни один из них не мог полностью заменить его. Пригласить специалиста со стороны? Но это тоже нелегкое дело. И потом, как отнесется к этому сам Аразян? С ним нельзя не посчитаться. А он не пустит к себе в клинику кого попало.
Геронти Николаевич утешался только одним: открытие Аразяна принесет славу не только ему одному, но и клинике, в которой он работает, а значит, в какой-то мере и самому Геронти Николаевичу.
— Ну, каково?.. Пойди-ка теперь и облей бензином тех, что болтает разную чушь о Микаэле Тиграновиче, и чиркни спичкой.
Тандилян только усмехнулся понимающе.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
«Несколько недель, проведенных Анной без Микаэла, были для нее самыми спокойными. Он прислал ей из Москвы два письма, в которых оставался все тем же холодным, сухим, склонным к нравоучениям человеком. Строки этих писем теплели лишь тогда, когда в них появлялось имя Каринэ.
Писал он Анне и о своих делах. «Пока ничего не получается, поглядим, что будет дальше», — признавался он с сердечной болью. Единственно, что его утешало, это энтузиазм и готовность помочь ему всех работников института. «Одна надежда на этот коллектив, иначе я давно бы бросил все и приехал», — писал он Анне.
Жизнь Анны проходила монотонно. Несколько часов в неделю в школе, остальное время дома, с детьми. Но не напрасно говорят, что ровное благополучие иной раз угнетает больше, чем сама беда. Анна словно отдала себя на волю невидимых сил, находящихся где-то за пределами ее сознания. Ее мучала какая-то внутренняя пустота. Она будто не жила, а пребывала в состоянии какого-то постоянного ожидания.
Старики хозяева по-прежнему сердечно о ней заботились.
Текле ходила на рынок, готовила обед, убирала в доме и стирала. А Карпыч почти весь день забавлял ребят. Держа Каринэ за ручку, он водил ее гулять, обычно до угла улицы. Там перед мешком с семечками, среди рассыпанной вокруг шелухи, всегда сидела пожилая женщина с выпачканными сажей, черными губами и пальцами. Усталым, монотонным голосом она предлагала прохожим свой товар:
— Семечки кубанские, семечки жареные, семечки…
От этой всезнающей женщины Текле и узнала правду об отношениях между Анной и бывающем у нее профессором Аразяном. Она поделилась новостью с мужем. Старики огорчились и даже почувствовали себя соучастниками чего-то нечестного.
Единственным человеком, нет-нет нарушавшим монотонное существование Анны и вносившим в него некоторое оживление, был Аби…
Многое повидав на своем веку, он очень быстро во всем разобрался и всем сердцем привязался к новой семье брата.
Аби заходил к Анне раза два в неделю, всегда с подарками и почти всегда под хмельком.
Вначале он раздражал Анну, ее мутило от разившего от него запаха винного перегара, а в каждом его слове ей чудился подвох, ложь или плутовство. В его честность и преданность она нисколько не верила.
Постепенно, однако, Анна изменила свое мнение об Аби и увидела в этом внешне грубом и непривлекательном человеке очень много хорошего, оценила его доброту и неподдельную искренность.
Аби ничего не скрывал от Анны. Он никогда не любил и не уважал Лену, скорее испытывал к ней неприязнь. Это она, с ее «свинским самомнением», разлучила Микаэла с его родными братьями, выгнала из дому старуху Ази. Она же не позволила Микаэлу дать деньги, когда братья решили поставить памятник на могиле матери. Как же мог он, Аби, любить или уважать такую женщину?
А ведь братья всегда относились к Микаэлу с особенным уважением. Ведь он, после смерти матери, взял на себя, как старший, все заботы о них, младших, по-отцовски помогал им чем мог.
Но сейчас Аби не оправдывал брата. Разве можно было во всем потакать жене и забыть из-за нее обо всем на свете? Как говорится: с кем поведешься, от того и наберешься.
Не щадил Аби и себя. Из его уст Анна узнала о всех пережитых им мытарствах, обо всем том, что искалечило его душу.
Теперь она уже не сердилась на его порой резкие шутки и не гнушалась подарками, которыми он постоянно баловал детей.
— Пустяки, невестушка, милая, не сердись. Вырастут — вспомнят, что у них был когда-то безрукий, но добрый дядя, — говорил он печально.
Каринэ так привязалась к Аби, что, завидев его издали, стремглав бросалась ему навстречу и повисала на шее.
Аби сажал ее себе на плечи и бегал с нею по всему двору. Девочка крепко прижималась к его голове, покрытой густыми, жесткими, как проволока, волосами, и беззаботно смеялась.
— Невестушка милая, я тебя об одном прошу, — говорил Аби Анне, — не стесняйся меня. Все, что тебе понадобится — для себя, для детей или для Микаэла, я из-под земли добуду. Как родную тебя прошу. Ведь я перед Микаэлом в вечном долгу, как сын перед отцом. Но он человек суровый и ничего от меня не примет. Так пусть хоть вам будет. Ведь я все равно не живу, а только небо копчу.
Анна знала, что это не пустые слова. Хвастать, болтать понапрасну безрукий не умел.
Часто Аби рассказывал Анне о прошлом. От него она узнала о трагической смерти их отца, о тяжелой болезни матери, о его собственном горестном детстве и юности, о том, как он потерял руку и стал беспризорным. Много рассказал Аби и о нелегкой жизни Микаэла.
Судя по рассказам Аби, два других его брата — Левон и Арменак не похожи на Микаэла. О них он говорил с откровенной нежностью, их он и любил больше, чем Микаэла, и не скрывал этого.
Однажды, оказывается, Арменак был по навету арестован. Аби, узнав об этом, тотчас полетел в Москву и разыскал учившегося на каких-то курсах агронома, показания которого могли спасти брата. На свои средства он привез этого человека в село, где жил брат, добился лабораторного анализа непроросших семян и вызволил таким образом невинно пострадавшего Арменака. А из-за Левона он как-то до полусмерти избил какого-то неугомонного кляузника, который отравлял брату жизнь. Аби его поймал ночью на улице и так отделал, что того недели три отхаживали.
— Ах, если бы ты знала, невестушка милая, какие это ребята, — горячо расхваливал братьев Аби. — Очень я их люблю…
