— А они вас, Аби?
Когда его спрашивали об этом, Аби молча опускал голову.
Чем занимается Аби, Анна не знала, но ей очень не правилась его расточительность. Откуда у него столько денег? Может быть, поинтересуйся она, спроси; Аби и рассказал бы ей правду. Но кто она для Аби? Жена брата? А есть ли у нее муж, чтоб она могла считать кого-то его братом?..
Анна чувствовала, что Аби искренне, как родной, жалеет ее, хочет утешить, сказать ей что-то хорошее, доброе, ласковое. Ей самой тоже хотелось открыть ему свое сердце. Он, конечно, выслушает ее до конца и, наверно, сумеет понять. Ее подмывало спросить его, что думает он об ее отношениях с Микаэлом, но она сдерживалась, полагая, что Аби это покажется недостойным и она унизит себя в его глазах.
Однажды Каринэ серьезно заболела. Аби всю ночь провел у постели племянницы. Не спали и старики. Глубокой ночью, когда девочке стало особенно плохо, Аби решил пойти за врачом. Никому не верилось, что в эти часы ему удастся вытащить какого-нибудь врача из постели. Однако Аби не только привез врача, но и сумел до утра удержать его у постели девочки.
Когда Каринэ стало лучше и врач ушел, Аби попросил Текле налить ему стакан водки. В тот день он рассказал старикам и Анне об одной холодной дождливой ночи, о той ночи, когда Микаэл нес его на своих руках к доктору Овьяну, а сзади тащились бабушка Ази и Левон. Почему Аби вспомнил об этом, почему рассказал? Он и сам бы на это не ответил. Проглотив залпом водку, Аби тыльной стороной ладони отер губы и задумчиво обернулся к Анне:
— Знаешь, что я тебе скажу, невестушка милая? Окажись Аби хоть па том конце света, он и оттуда протянет эту свою единственную руку детям своего брата…
2
Часто после уроков Анна задерживалась в школе. Сидя в учительской, она исправляла ученические работы, составляла планы занятий, а иногда, устремив глаза в одну точку, надолго о чем-то задумывалась…
В школе Анна узнала матушку Осан.
Давно, очень давно работала матушка Осан сторожихой и уборщицей в этой школе — с самого «бегства из Карса».
От глаз этой старушки, навидавшейся в жизни много и плохого и хорошего, познавшей и людскую доброту и людское зло, никогда ничего не ускользало. Казалось, она несла на своих плечах заботы всего мира. А мир матушки Осан начинался и кончался в этой школе, где она знала всех от мала до велика. Знала, кого что радует и кого что заботит.
В свободные минуты матушка Осан выносила стул на каменную площадку лестницы и, сидя здесь с чулком и спицами в руках, работала и думала. Спицы быстро мелькали в ее пальцах, и так же быстро проносились одна за другой мысли в голове этой, похожей на мать большой, патриархальной семьи старушки.
Осан сразу заметила, что Анна постоянно чем-то удручена. «Что-то тебя заботит, моя милая?» — думала старушка. Но подсесть и сердечно заговорить с Анной она не решалась, зато сделала попытку расспросить о ней окружающих. «Скрытная женщина», — вот что услышала она в ответ. Матушка Осан успокоилась, попыталась обратиться к директору. Однако он только глянул на нее сердито и сказал строгим тоном: «Не твое это дело».
Старуха умолкла и ни у кого больше ни о чем не спрашивала. Но это не значит, что ее перестала тревожить судьба Анны.
Раньше Анна так торопилась после уроков домой, что часто в спешке не успевала одеться и натягивала пальто на ходу. Иной раз она и проститься как следует с матушкой Осан не успевала. Скажет только: «Матушка милая, маленькая моя, верно, ждет меня, плачет…» — и убежит.
И этих-то двух словечек — «матушка милая» оказалось достаточно, чтобы старушка полюбила Анну нежной материнской любовью.
…С шумом открылась дверь. На пороге стояла матушка Осан.
— Анна-джан, тебя спрашивают, — сказала она и, посторонившись, впустила в комнату какую-то незнакомую женщину.
Анна встала. Перед ней стояла высокая, средних лет женщина, в узком, по последней моде сшитом платье. Тюлевый шарфик кокетливо окутывал ее дрябловатую шею, а слой пудры делал незаметными мелкие морщинки на лбу и на щеках.
«Должно быть, мать ученицы», — подумала Анна и пошла было навстречу, но холодный взгляд пришелицы остановил ее.
Сделав вид, что она не замечает этого устремленного на нее вызывающего взгляда, Анна привычным движением поправила волосы и спокойно спросила:
— Вы ко мне? Как ваша фамилия?
— Я жена профессора Аразяна, — сухо отрезала женщина.
«Лена, это Лена…» — молнией пронеслось в голове у Анны.
— Наконец… — машинально прошептала она, — наконец…
Лена скорее угадала, чем услышала это слово, и, желая удостовериться, спросила:
— Что «наконец»?
— Встретились наконец… Садитесь, — указала Анна на свободный стул и сама села.
Какое-то удивительное спокойствие овладело ею, спокойствие, сразу замеченное Леной и выведшее ее из равновесия.
— Ах, вот как… Видно, вам есть о чем со мной поговорить. Хотя о чем, собственно, мы можем говорить с вами, сударыня?.. — со сдержанным гневом, четко выговаривая каждое слово, спросила Лена.
— О Микаэле… Простите, о профессоре Аразяне, — поправилась Анна.
— Может быть, вы хотите рассказать о том, как, войдя с черного хода в мой дом, вы запятнали честь нашей семьи?
— Кому нужны эти книжные слова? — спросила Анна и сама удивилась тому, как спокойно звучал ее голос.
— И вы, бесстыдная женщина, еще осмеливаетесь читать мне нотации? Вы… такая дрянь…
Лена тяжело дышала, она с трудом сдерживалась.
— Я пришла сюда не для разговоров. Я презираю таких, как вы, и не хотела бы даже лица вашего видеть! — Она дрожащими руками раскрыла сумочку и, пошарив в ней, вытащила связку ключей. — Вот, возьмите, — кинула она их на стол, — теперь вы можете войти и с парадного хода…
— Мне они не нужны, — спокойно ответила ей Анна. — Если бы я хотела, они давно были бы моими. Жизнь гораздо сложнее, чем вам кажется. Вы не молоды, но, видимо, жизнь свою прожили легко… Когда-то и я была такой, жила легко, как вы, и для меня когда-то круглый год длилась весна. Но война все перевернула. Вы жили вдалеке от ее бедствий, вам не пришлось оплакивать своих близких, вы не видели, как в одну ми-нуту рушится счастье людей, как сгорают, буквально сгорают, на ваших глазах любимые… Потому вы не можете даже представить себе, что значил для меня в этом аду луч солнца… Этим лучом был для меня Микаэл, — закончила она, — мой Микаэл…
— «Мой Микаэл?..» — Лена была потрясена. — Этот ваш «луч солнца», — с издевкой воскликнула она, — просто безвольный человек, ползающий передо мной на коленях…
«Микаэл на коленях»?.. Нет, ты лжешь, бессовестно лжешь! Единственная правда в том, что ты, — прихотью судьбы, его жена, законная жена, живешь с ним под одной кровлей, с гордостью носишь его имя и называешь профессора Аразяна «Микаэлом».
— Мне жаль вас, Лена. Вы никогда, никогда не поймете, как все это свято для меня, — будто продолжая думать вслух, грустно сказала Анна.
— Кто говорит о святости, кто? Вы?.. Та, что подбирает чужих мужей?.. — взорвалась Лена.
— Замолчите! — невольно вскакивая с места, крикнула Анна. — Как можете вы, женщина, так
