— Марио, мой лучший друг во всей Америке, — меня втолкнули в комнату, где Пан и его подручные перекидывались в покер. — Наконец-то ты пришёл! Вот и отец твой заглянул на огонёк.
Я увидел сидящего в углу отца, трепавшего поношенную шляпу в почерневших от мазута руках. На фоне роскошного кабинета он в своём видавшем виды костюме смотрелся, как помойная дворняга на песцовой шкуре. Отец смотрел на меня исподлобья. Всю жизнь он вкалывал, как проклятый, и лишь к шестидесяти годам обзавёлся маленьким автосервисом. Я очень любил своего отца…
— Марио, твой отец любезно согласился отдать за тебя половину долга, но это только половина, — Пан, играя сигарой во рту, откинулся на стуле.
Обезумивший поляк Тадеуш Вуйцик по прозвищу Пан собрал весь сброд преисподней и провозгласил себя их Доном. На самом деле никакой он нахрен не Дон. Он нанимает ирландцев, итальянцев, русских и даже чернокожих. Всего год спустя ребята Дона Магна перережут всю его банду, как свиней, а его самого бросят в котёл с жидким свинцом.
— Дон Сальваторе, я отдал вам всё, что у меня было…
— Фенито, ступидо! Заткнись! — лицо Пана побелело от ярости.
Можно представить, что человек это палка, а жизнь это нож. Я понял, что сегодняшний тихий летний вечер навсегда останется глубокой зарубкой в моей душе.
— Марио-Марио-Марио, — Пан успокоившись, зажег спичку и вновь раскурил сигару. — Я дам тебе шанс. Я всегда даю шанс, даже тем, кто меня обманывает.
— Что мне нужно сделать? — с готовностью проговорил я, глядя на отца.
— Совершить кругосветное путешествие на воздушном шаре, — усмехнулся Пан, и все его разномастные псы разгоготались.
Их смех был подобен грязи, которая лилась на меня со всех сторон, а мне было нечем прикрыться.
— Всё гораздо проще, Марио, — Пан, посмеявшись, глянул на меня, как на распоследнюю гадину на земле. — Ты сейчас возьмёшь лопату, достанешь долбаную карту сокровищ, мать её, или что у тебя там, выкопаешь мои деньги и принесёшь их мне! Капиш?! Тони тебе поможет.
Чтобы как-то выиграть время, я кивнул и поднялся на ноги.
— А что бы тебе легче копалось, твой отец составит нам компанию до тех пор, пока ты не вернёшься.
— Дон Сальваторе, — я сглотнул подкативший к горлу ком. — Я клянусь, я не взял ни цента…
— Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан кивнул громиле в сторону отца.
Тони, глянув на меня, пожал плечами, бросил карты и взял со стола гильотину для сигар.
Шестеро парней держали моего старика. Я набросился на них, сыпля страшными проклятиями, я готов был разбить руки в кровь об их лощёные рожи, рвать зубами их бульдожьи щёки, но меня оглушили и быстро повалили на пол. Пан сидел на стуле, закинув ногу на колено, и смотрел на происходящее, попыхивая сигарой. Его мерзкие тонкие усики искривились от притворного отвращения при виде крови. И я вырубился.
— Они похоронят твоего отца за картофельной фабрикой, — сообщил Джузеппе. — У него не выдержало сердце, так что им удалось отрезать только один палец…
Отец иногда шутил: «Марио, сынок, когда я умру — не надо делать богатых похорон, с оркестром и статуей на могиле. Брось меня в канаву и закидай песком».
— Никто не ожидал, что твой старик помрёт, так что Пан сожалеет о случившемся. Он думал, ты образумишься и вернёшь деньги. Ты можешь попытаться забрать тело отца, — сказал Джузеппе, развернулся и ушёл.
Я сидел и вспоминал, как эти сволочи смеялись надо мной на глазах у отца. Всю жизнь он горбатился только ради того, чтобы я не водился с такими, как они. «Сынуля мой ты золотой», — любил приговаривать отец, обнимая меня. Помню его взгляд исподлобья и в этом взгляде всё — и последнее прощай, и благословление, и вопрос.
Я думал, как хлопнуть всех разом? Пана с противными тонкими усиками, его развязанных мордоворотов и всё его чёртово казино. Граната? Нет гарантии, что сдохнут все до последней твари. Динамит? Очень сложно и дорого, а у меня ни цента в кармане.
Я тогда раскаялся, простив смертную обиду, и умер счастливым человеком в окружении детей и внуков. Но сейчас я вновь сидел в той самой комнате и удивлённо озирался по сторонам.
— Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег у тебя нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан махнул подручному.
— А вот хрена с два! — закричал я.
— Что?! — опешил Пан. — Пристрелите эту неблагодарную собаку и его папашу заодно!
— Ты оглох, старый болван?! — я откинул плащ, вынув «Томпсон». — Это я перестреляю вас всех — всех до единого!
Сидя над мёртвым поляком, глядя на его рот, набитый мятыми купюрами, я курил сигару и никак не мог взять в толк — зачем я это сделал? Отомстить? Но ведь я давно простил… Это ли я? Когда сильный бьёт слабого, то слабый сожалеет только об одном — что у него нет силы. Если он получает эту силу, то убивает сильного. Парадокс в том, что если сильный становится слабым, то он слабого не убивает.
— Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег у тебя нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан махнул подручному.
— Вот ваши деньги! — я вынул из кармана пачку купюр, перемотанную бечёвкой, и бросил её на стол. — А теперь отпустите нас. Я вам больше ничего не должен.
— Ты ведь говорил, что у тебя нет ни цента… — Пан прищурился, склонив голову на плечо. — Парни, закатайте эту крысу в бочку и бросьте в болото…
— Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег у тебя нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан махнул подручному.
Я пережил ситуацию от начала до конца, еще раз вкусив горький плод давно минувшего горя. Затем были годы долгой и кропотливой работы на полумёртвой сахарной плантации, жена Мэгги, пятеро сыновей и две дочери. Я уловил в исходе чью-то мудрую волю. Всё произошло так, как должно было быть. Палёный виски мог бы отравить кучу народа, но пошёл на дно, а я получил по заслугам. Я лежал на кровати и два моих сына и внук сидели рядом, когда я испустил дух. Мою жизнь направили в нужных ситуациях чьи-то мудрые действия. Но чьи?
— Ты где? Ты где? Ты где?
— Да здесь я! — закричал я, надрывая голос.
И уже знакомая тьма — она взорвалась передо мной. Какое-то время я просто барахтался в ней, но потом заметил свечение. Я попытался подобраться к нему, но оно двигалось вместе со мной. Я предпринял ещё несколько неудачных попыток, прежде чем понял — свечусь я сам.
Когда-то я был датским сказочником, и я видел сон. Высокие-высокие деревья, с футбольное поле толщиной. Они высились повсюду вокруг, насквозь пронизывая курчавые облака на безумно голубом небе. Кроны их терялись высоко-высоко, там, где рождается солнечный свет. Я летел меж этих деревьев, глядя на сочно зелёные поля, блестящие голубые реки. Только вспомнив этот сон, я осознал, что лечу. Петляя меж кряжистых великанов, я увидел в одном из них дупло. Спустился вниз и приземлился возле небольшой деревянной беседки. Она была воздвигнута на обнесённой заборчиком площадке, вырубленной прямо в
