— А теперь еще какой-то мужик из магазина пончиков собирается прочитать мне лекцию обо всех несчастных, что ждут политического просветления! Ладно. Отведите меня к этим изголодавшимся избирателям!
Оба напряженно смотрят друг на друга.
— Во Вьетнаме были? — спрашивает Винс.
Гребби подается вперед и настороженно вглядывается ему в глаза.
— Что?
— Вы только что сказали, что прочесываете этот район.
Гребби молчит.
— Друг у меня там был, — объясняет Винс. — Он часто это словцо употреблял.
Гребби делает глоток и отвечает сухо.
— А этот ваш друг, он вернулся целым и невредимым?
— Да. Практически. — Винс машет буклетом «Голосуйте за Гребби». — Тут ни слова нет о Вьетнаме.
Гребби раздумывает.
— Ну и за что вы там собираетесь взяться? — спрашивает Винс.
— Что?
— Вы сказали «за что я возьмусь первым делом». И что же это?
— За зоопарк. Нам в Спокане нужен зоопарк получше.
— Это понятно, — отзывается Винс. — Был я в этом зоопарке как-то раз. Погано там.
— Не понравилась выставка домашних кошек?
— Суслики с северо-запада, — улыбается Винс.
— Кунсткамера.
— Вы спите с Келли?
Гребби не ведет ухом, только умолкает на секунду.
— Пожалуй, нет… Только, по-моему, это не ваше дело.
— Да, — вздыхает Винс, — не мое.
Он поднимает с пола упавшую накидку и, наклонившись, укрывает Бет.
Она открывает глаза, делает глубокий вдох, окидывает взглядом бар, лес пустых бутылок, горы окурков.
— М-м-м. Уже все?
Гребби надевает пальто, когда Винс поворачивается к нему.
— Вы это серьезно?
— Что именно?
— Хотите пообщаться с избирателями?
Гребби смотрит на часы.
— Прямо сейчас? Уже почти полночь.
— Угу, — кивает Винс. — Рановато. Ну так подождем на месте.
Бывает, ночью задумаешься, что творится в мире, освещенном огнями. Иногда видишь разом всю жизнь, нагроможденную саму на себя, видишь город, разделенный печалями, в каждом районе — своя печаль. Даже город такого размера, пара сотен тысяч человек, может поразить: предложения руки и сердца, кулачные бои, дети крадут сигареты у родителей, женщины молятся, чтобы их напившиеся мужья уснули. И видно все сразу, когда, разрезая полночь, едешь через город в новехоньком «Додже» Аарона Гребби, Бет спит у тебя на коленях, а ты с заднего сиденья споришь о политике с человеком, что спит с девушкой, которую — как ты себя убедил — ты любишь.
Может быть, нормальные люди так и ведут себя, смотря прямо перед собой, не беспокоясь о том, что происходит вокруг, за всеми этими дверями. По крайней мере в это хочется верить. Поэтому, когда сверкающий новый пикап Аарона Гребби проносится мимо «Фото на паспорт и сувениры Дага», заставляешь себя не смотреть, не обращать внимания на то, на чем обычно задерживается взгляд. Огни плывут за окном, лица за лобовыми стеклами и на перекрестках. Ты хоть в этот раз не пытаешься представить себе любовные романы и разрывы — все то, что творится за оконными шторами, все эти порочные деяния скуки и измены.
Но если бы ты только посмотрел…
У Дага горит свет. Даг сидит на табурете за прилавком, а Лен Хаггинс и еще один мужчина — перед ним, создавая правильный треугольник. Ленни только что представил незнакомца, закончил речь и вернул солнцезащитные очки на свой длинный рябой нос.
— Что скажешь, Даг? Соглашаемся?
— Не знаю. — Даг закусывает губу и наклоняется вперед, скрестив руки на животе, словно это патронные ленты из жира. — Когда ты хочешь это сделать?
Лен смотрит на часы.
— Мы собираемся встретиться с ним в «Берлоге» через час.
Даг кивает.
— И что будете делать?
Лен кивает.
— Сначала мы… — Он бросает взгляд на третьего присутствующего. — Сначала мы заставим Винса отдать нам все деньги, которые он от нас утаивает. Потом узнаем фамилию почтальона. А потом… там видно будет.
— Не знаю. — Даг продолжает покусывать губу. — А если он не скажет вам, как зовут почтальона?
Лен косится на третьего человека.
— Скажет.
— Не знаю, — повторяет Даг.
— Слушай, это не твоя проблема. Тебе надо только решить. С нами ты или нет?
Даг вздыхает.
— Не знаю.
Ленни снимает очки и пытается расширить свои маленькие черные глазки, но они не хотят открываться.
— Да чего тут знать? Разве мы недостаточно все обсудили?
Третий мужчина стоит спокойно и смотрит на Дага, словно не замечая Лена.
— Уж очень это радикально для меня. Я не…
Из всех троих только Лен подпрыгивает от хлопка. Даг просто сползает с табурета на пол, а черная дырка в его виске дымится несколько мгновений, затем на ней появляются красные пузыри, начинает течь кровь. Его лицо ничего не выражает, словно с него тщательно стерли эмоции. Глаза открыты, один из них выкатывается из резиновой маски, в которую превратилось лицо.
— О господи! — Ленни не сводит глаз с тела Дага по ту сторону прилавка. — Ты что наделал?
Третий человек, Рей, спокойно засовывает револьвер за пояс, натягивает на руки перчатки и залезает в кассу. Он достает две двадцатки, отдает одну Лену, вторую кладет себе в карман. Он не спешит поделиться пяти- и однодолларовыми купюрами, просто рассовывает их по карманам брюк. Потом вытаскивает бумажник Дага из его заднего кармана и прячет в пальто. Выдвигает ящики и бросает их на пол, сбивает стопку сложенных буклетов.
— Какого хера?.. — захлебывается Лен.
— Что?
— Что ты делаешь?
Рей поднимает на него глаза.
— Создаю видимость ограбления.
