Как в дурном сне… Словно оказался не в Москве, не в моем родном городе. Вотуже, кажется, виден конец проклятой улицы.
Громадная мусорная свалка над переполненными мусорными баками, тянет вонью.
Чуть не до слез жалко себя. Стою в этом пекле, не в силах ни повернуть назад, ни пройти вперед, узнать?что там, за этими Гималаями нечистот.
И тут я заметил какое?то движение.
Из?за баков вынырнула фигурка подростка, выкатывающего впереди себя железную тележку с картонной тарой.
— Эй! — крикнул я, направляясь навстречу. — Случайно не знаешь, где тут поблизости нотариальная контора?
Вопрос был заведомо глупый.
Фигурка замерла. И вдруг кинулась бежать, оставив тележку.
— Эй, остановись! В чем дело?
Абсурдность ситуации вконец обозлила меня. Я кинулся вслед и с неожиданной легкостью нагнал поскользнувшуюся на какой?то дряни фигурку. Схватил за ворот пропотевшей ковбойки, вздернул— и увидел перед собой глубокого старика, перепуганного, с трясущимися руками, с сочащимся кровоподтеком на виске.
— Извините, — пристал я к нему с тупостью, объяснимой разве что жарой и моим отчаянием. — Вы случайно не знаете, есть ли поблизости нотариальная контора? И что там, за этой мусорной свалкой?
— Не знаю. Там рельсы.
— Какие рельсы? Откуда рельсы? Там что, железная дорога? — Не знаю. — Его прямо?таки трясло от страха. — Я два месяца в Москве. Ничего не знаю.
— Вы кто? Почему вы боитесь меня?
— Отпустите.
— Да я не держу вас. В чем дело? У вас на виске рана.
— Били в милиции. В «обезьяннике».
— За что? — Вышел в город. Нет документов.
— Кто бил? Милиционеры?
— Нет. Говорю— в «обезьяннике». Сутки держали в железной клетке с ворами и наркоманами. Узнали— из Грозного. Чуть не убили.
— Так вы— чеченец?
— Русский. Василий Спиридонович.
— Василий Спиридонович, вам, наверное, нужно в больницу. На перевязку.
— Нет! Опять заберут. За меня взятку дали, чтоб выпустили. В милиции сказали: еще попадешься— убьют.
— Как же так? Сколько вам лет?
— Сорок два.
— Вам?! Сорок два?
— В Чечне всех убили. Жена. Четверо детей. Всех.
— Кто? Русские?
— Жену и старшего сына— боевики. Других— солдаты из России… Отпустите!
— Василий Спиридонович, может быть, поедем ко мне, пообедаем, обработаем рану? Кем вы были до этой войны? — Учитель. Русский язык и литература. Так вы меня отпустите?
Забыв, зачем я здесь среди этого вонючего пекла, забыв обо всем, я стоял и смотрел, как он трусцой подбегает к своей тележке, суетливо подправляет сваливающиеся на сторону картонные ящики и скрывается от меня, как от проказы, за углом последней пятиэтажки.
Хызыр
Рослый молодой турок, которого привела Маша, сидел у меня дома, в московской кухне, пил кофе, рассказывал наперебой с Машей на чистейшем русском языке об их неожиданной затее. Я испытывал нарастающее чувство острой зависти.
Еще бы! Этот парень был жителем Стамбула, его юность овевали ветры Средиземного и Черного моря, перед его глазами колыхались на мачтах флаги всех кораблей мира. Он вдыхал ароматы растущих на улицах и во дворах шелковиц, гранатовых и апельсиновых деревьев, пряные запахи гигантского крытого Куверт–базара, вмещающего под своими сумрачными сводами свыше ста торговых улочек и закоулков; слышал гортанные крики водоносов, призывное пение муэдзинов с высоких минаретов, удил барабульку и кефаль на берегу Босфора. А сзади в кофейнях и ресторанчиках набережной позвякивали кофейные чашечки, турки курили кальян, играли в нарды. Сквозь звуки музыки слышалась арабская, английская, немецкая, французская, испанская речь…
Мне довелось лишь недавно прикоснуться к этому неповторимому миру. Десять майских дней, выходя поутру из неприметного, основанного в 1892 году «Лондра отеля» с его сидящими в клетках попугаями, коллекцией допотопных радиоприемников у стойки портье, я ощущал в груди трепет влюбленности.
Ни знаменитая Айя–София, ни Голубая мечеть не поразили меня так, как сам этот город на коричневых холмах с его вековыми деревьями, пристанями вдоль синей ленты Босфора, вздернутыми над сиренами лоцманских буксиров, гудками кораблей мостами, соединяющими Европу и Азию.
Эх, провести бы здесь школьные годы, молодость!
Сразу бросилось в глаза, что Хызыр плоть от плоти Истамбу- ла–Константинополя. Мужественный человек со свободными жестами, открытой улыбкой. Одень его в соответствующую форму, и он был бы идеальным воплощением Капитана, покорителя морей.
Недавно Маша вышла за него замуж. Окончательно переехать к Хызыру в Стамбул она не могла, потому что здесь, в Москве, жили ее старые и больные родители. Приходилось периодически летать на неделю–другую друг к другу.
Все началось с так называемого курортного романа. Маша поехала отдыхать в Турцию, в Анталию. Как?то утром, опасливо обойдя компанию псов, сидящих у открытой двери магазинчика по продаже джинсовой одежды, зашла внутрь. Ни продавца, ни покупателей. Только хотела выйти, как посреди пола откинулась крышка люка и оттуда сначала выросла голова, а потом и весь прекрасный человек. О котором можно только мечтать…
Оказалось, Хызыр вместе с местным приятелем на лето, на весь туристский сезон, открыл здесь торговую точку. Спал он в подвале.
— Откуда ты так хорошо знаешь русский? — спросил я.
И услышал неожиданную историю. Хызыр только выглядел молодым парнем, на самом деле ему шел сорок третий год. Он был самым младшим из своих девяти братьев и сестер. Малограмотная мать и отец– сапожник души в нем не чаяли, и после школы ему, единственному среди всех детей, были созданы условия, чтобы он мог учиться в университете. Хызыр поступил на факультет, где изучали Россию, Советский Союз.
Так он попал в среду студентов, больше всего интересующуюся политикой и футболом. Уже на втором курсе стал членом фундамендалистской партии «Серые волки», не брезговавшей убийствами политических противников.
Как это получилось, что Хызыр спутался с «Серыми волками», теперь мне уже не узнать.
К окончанию университета он стал начальником отделения партии одного из центральных районов Стамбула. Так сказать, секретарем райкома. Большая карьера для турецкого парня из бедной семьи.
«Серые волки» состояли в оппозиции к правительству. Часто приходилось переходить на нелегальное положение, устраивать теракты.
Участвовал ли Хызыр в осуществлении убийств и терактов, чего добивались эти самые «серые волки», он объяснить мне не захотел.
