— Ессен! Ессен! Миттагессен! – запрыгали они вокруг меня и повели на кухню. Гектор вылез из?под стола и стрелой кинулся вперёд.
Не знаю как для других, а для меня разбираться в чужом хозяйстве мучительно. Словно вламываешься со стороны во что?то сокровенное, интимное. Даже если это чужой холодильник, навесные кухонные шкафчики.
Я не нашёл ничего лучшего, чем овсянка. Судя по тому, как нетерпеливо девочки уселись за стол, едва я начал варить кашу, они с утра ничего не ели.
«Не пошли в школу. Поздно спали. Без сомнения, пока Никос заезжал за мной на пляж, пока встречали в порту протезы, пребывали в «праксе», всё было в порядке. Правда, он, кажется, обмолвился, что Инес попала под вчерашний ливень, кашляет… Что–тo случилось с ней за тот промежуток времени, когда я был в ресторане «Нил», или позже. Это она мерила температуру. Должно было случиться что?то, что заставило Никоса бросить детей одних, голодных… Вот зачем прозвучал голос, торопил сюда!».
Кто?то затарабанил снаружи во входную дверь. Я бросился открывать, уверенный, что это вернулся из больницы Никос, и удивился, что у него нет ключа.
Но передо мной оказалась Мария! Та самая старая женщина, с которой мы встретились в один из первых дней у Никоса на работе.
Сейчас она стояла передо мной, тяжело переводя дыхание после подъёма по лестнице. Взял у неё из рук тяжёлую сумку с продуктами.
Неловко мне стало. Всучил ей в подарок репродукции русских икон, обещал зайти в гости. И забыл! Этот Aдониc, даже Дмитрос ногтя её не стоили – бедной, малограмотной женщины из предместья Афин, которая когда?то вышла замуж за местного рыбака, рано овдовела. Десятки лет молится за упокой души утонувшего мужа, помогает всем беднякам на острове, зарабатывает глажкой белья.
— Какo, охи калo, – приговаривала она сейчас, накладывая в тарелки девочкам и мне горячую овсянку. – Плохо, не хорошо.
Не столько словами, сколько жестами объяснила, что у Инес поднялась высокая, очень высокая температура. Никос примчался с работы, вызвал врача. Диагноз, насколько я понял, – двустороннее воспаление лёгких. Никос отвёз больную в порт, санитарным судёнышком на подводных крыльях отправился с ней в больницу на материк.
Куда, Мария не знала. То ли в Волос, то ли в Салоники.
Заниматься с девочками, делать с ними уроки я не мог, не зная греческого. Так или иначе, нужно было их как?то занять. Теперь они уже не веселились при мысли о том, что мать оказалась в больнице, а плакали.
Мария принялась убирать в комнатах, готовить обед из принесённых ею продуктов. Я же предложил Антонелле и Рафаэлле пойти вместе с Гектором к заливу Кукинарес – на море.
Взяли с собой купальники, надувной круг. Во время сборов я спохватился – где?то опять забыл пляжное полотенце, принадлежащее хозяевам виллы Диаманди. «Что же, семь бед – один ответ. Придётся приплюсовать его стоимость к долгу Гришкиному отцу за моё проживание…»
Как мы резвились на мелководье, легко себе представить. Особенно ликовал Гектор, носившийся по пляжу – чёрная молния с высунутым красным языком.
Я привёл девочек домой совсем разморёнными. Они еле пообедали и завалились спать в своей комнате.
Мария стала настаивать, чтобы я поехал к себе, тоже отдохнул – для ясности она трогательно сложила ладони, легла на них щекой.
И тут вернулся Никос. Чёрный от свалившейся на него беды.
— Ничего, – сказал он. – Сделали рентген. Два лёгких воспалены. Делают антибиотик. Ничего. Сейчас будет вечер. Хектора кормили?
— Конечно, – ответил я. – Мария остаётся на эти дни? Тогда я поехал.
— Зачем тебе ехать на виллу? Оставайся. Там тебе не хорошо. Хочешь, поедем вместе, заберём твои вещи?
— Знаешь что, Никос, сейчас тут меня ещё не хватало. Ложись?ка спать.
…Подъехав автобусом к вилле, я не увидел за её оградой красной автомашины. Люси с компанией дома не было.
В комнатах стоял сумрак. Не хотелось включать электричество. В раскрытые окна вливался ни с чем несравнимый, живительный запах.
Я вышел на террасу. Заметил оставленную под кипарисом маленькую сенокосилку. Очевидно, в наше отсутствие приходил садовник.
Пахло свежескошенным сеном и близким морем! Запах был сродни чему?то страшно знакомому.
Март на краю Москвы
Глава шестнадцатая
И снова настиг меня сон о том, как я потерялся. Ужасно, что, когда спишь, не знаешь о том, что ты спишь. Что всё происходящее – пустой морок. Что этого огромного здания, из которого ты не можешь найти выхода, блуждая по безлюдным коридорам, лестницам и переходам, не существует. Нет, существует! Это же пресловутый Дом на набережной Москвы–реки… Зашёл сюда в поисках какой?то особой аптеки, чтобы купить лекарство для заболевшей дочки. Лекарства не достал. Выйти не могу.
И во сне помню, что въяве бывал здесь в гостях у разных людей. Но как их найти теперь за массивными, резными дверями спящих квартир, кто подскажет, как выбраться на улицу из этого лабиринта?
