— Вязаный блин у неё на голове, — ответил помощник кинооператора.
На макушке красавицы действительно покоилась небесно-голубая нашлёпка. И глаза, у неё были голубые. Васе показалось, что она подмигнула.
— Тебе, тебе светофорит, — сказал художник фильма. — Пригласи, пригласи танцевать.
— Не умею, — признался Вася. И снова уставился на красотку.
К этому времени его организм, не привыкший к спиртному, вдруг наполнился необыкновенной лёгкостью и отвагой. Впервые в жизни неудержимо захотелось познакомиться с таким необыкновенным созданием.
Необыкновенное создание мельком взглянуло на часики, вдруг поднялось и само подошло к Васе, спросило:
— Танцуем?
— Я не умею.
Она решительно взяла его за руку, подняла с места.
На красотке была розовая кофточка с глубоким вырезом.
В ложбинке, там, где начинаются груди, сверкал крестик.
— Иди-иди, — подзадоривали в спину приятели. — Такая всему научит.
Вася оскорбился за девушку.
Она положила руки ему на плечи, повлекла в гущу танцующих у эстрады. С высоты своего роста Вася с нежностью смотрел на голубую нашлёпку-менингитку.
— Танцуй. Что ж не танцуешь?
— Вас как зовут? — спросил Вася, нерешительно обнимая её за талию.
— Луиза.
Вася почувствовал, как тело девушки придвинулось к его телу. Подчиняясь движениям Луизы, он начал было переминаться с места на место под музыку джаза и тут же наступил на ногу своей партнёрше.
— Черт! — воскликнула она. — Поедем ко мне. Возьмём такси. У тебя есть деньги?
Вася кивнул, несколько шокированный её решительностью. Луиза взглянула на часики и тотчас потащила его к выходу мимо столика, где в одиночестве томилась её старообразная подруга. Та что-то сказала вслед, но Луиза даже не обернулась.
…Шумная компания как раз высаживалась из такси у входа в кафе. Рядом стоял обшарпанный рафик со спящим водителем.
— Мне холодно, — сказала Луиза.
Они сели на заднем сиденье. Вася обнял её за плечи, немного подумал и привлёк к себе.
Чем дальше такси увозило их по вечерним улицам Вильнюса, с тем большим восторгом и страхом Вася думал о том, что он, кажется, совсем скоро сделается настоящим мужчиной. Конечно, нужно было бы сначала жениться, обвенчаться. Но оформить отношения можно и потом, позже. После того как он станет таким же, как те, кто подсмеивался над ним, а сейчас остался в кафе доедать пирожные. Не их, а его выбрала эта голубоглазая девушка с таким красивым именем.
Мельком подумал он о том, что теперь может потеряться, что рафик может уехать в Минск без него. «В крайнем случае вернусь поездом, — решил он. — Зарплата цела».
Он уже чувствовал себя настоящим мужчиной.
Луиза поглаживала его ногу выше колена и почему-то все чаще поглядывала на свои часики.
Наконец доехали до её дома. Вася расплатился с таксистом, засунул бумажник в задний карман брюк, и они вошли в подъезд восьмиэтажки. Луиза вызвала лифт.
В лифте осмелевший Вася попытался её поцеловать. Луиза мягко отстранила его, повернулась к зеркалу, стала поправлять несколько сбившуюся на сторону менингитку.
Едва Луиза отперла дверь квартиры и зажгла свет в передней, как из комнаты раздался женский крик:
— Еды купила?! Жрать хочу! Хочу жрать!
И тотчас послышался плач ребёнка. Надрывный. Хватающий за душу.
— Заходи.
Вася вошёл за Луизой в комнату, и первое, что он увидел, был крест с распятой на нём фигуркой Христа над кроватью у стены, где под одеялом недвижно лежала женщина в очках. У изголовья стояла табуретка, на которой грузно высилась пишущая машинка. На полу вокруг табуретки валялись листы бумаги и копирки.
— Лиза! Лиза, где еда? Купила еду? Жрать хочу! — продолжала орать недвижная женщина, в то время как Лиза-Луиза одной рукой выхватывала из деревянной кроватки рыдающего младенца, другой пытаясь вставить ему в рот соску.
Он выплюнул соску на пол, заорал ещё громче.
— Чего стоишь? — обернулась к Васе Лиза-Луиза. — Раздевайся. Ложись!
Вася оторопело огляделся. В глаза бросился заслоняющий окно высокий шатёр-балдахин, внутри которого виднелась незастеленная постель.
— Ребёнок опять мокрый, голодный. Я тоже вся мокрая, — заявила недвижная женщина. — Весь день пытаюсь перепечатывать. Хоть бы кто хлеба принёс!
— Давай деньги! Гастроном ещё открыт. А ты пока подержи его. Сбегаю и вернусь. Где деньги?
— В брюках, в заднем кармане, — отозвался Вася, принимая на руки мальца.
В тот момент, когда Лиза-Луиза вынимала из кармана бумажник с документами и деньгами, младенец ухватился ручонкой за менингитку на её голове, сдёрнул вместе со шпильками, и Вася увидел проплешину…
Через минуту Луизы уже не было. Хлопнула входная дверь.
Вася стоял посреди комнаты с изнемогающим от крика младенцем в одной руке и отобранной у него менингиткой в другой.
— У меня разбит тазобедренный сустав, — сообщила женщина. — Не могу двигаться.
Младенец продолжал орать, выворачиваясь из рук. Боясь уронить его, Вася сунул менингитку в карман, ухватил младенца обеими руками под мышки.
…Эта проплешина, этот крест, эта постель под балдахином, эта бессильная женщина, очевидно мать Луизы. И этот младенец.
Вася шагнул к детской кроватке, положил на мокрые пелёнки ребёнка. Повернулся. И сначала пошёл, а потом побежал вон из квартиры, боясь встретить по пути Луизу.
В кармане лежала забытая менингитка.
…Через несколько недель в Минск на домашний адрес Васи пришла заказная бандероль с его паспортом и пропуском на киностудию. Обратного адреса не было.
С тех пор он все чаще стал упрекать себя за то, что оставил эту семью в столь бедственном положении. В конце концов рассказал во время исповеди обо всём священнику.
— Я не знаю, — сказал тот. — Если бы ты остался в этой семье, ты бы погиб. Я читал, что художник Ван Гог, святой человек, взял к себе больную беременную проститутку. Ничего хорошего из этого не вышло. Для чего Господь устроил тебе это испытание — тайна. Как минимум отвратил от греха.
Ноги
Сталин сам, собственноручно привинчивал орден Ленина к лацкану его новенького серого пиджака. И пока вождь привинчивал орден, запах табака, щекочущее прикосновение усов навсегда запомнились как отцовская ласка. Единственное, что было неловким, — то, что он был гораздо длиннее Сталина и тому пришлось поначалу тянуться вверх, пока он не догадался пригнуться навстречу.
Рядом стоял Калинин с пустой коробочкой от ордена. В зале сидели и аплодировали лётчики, метростроевцы, деятели литературы и искусства. В тот день, самый молодой из них, он получал самую высокую награду.
