— Сейчас же сядьте обратно, — сказала Маша. — Без вас разберутся.
И действительно, зарёванная стюардесса уже вела за собой командира воздушного корабля — настоящего богатыря в отглаженной белой рубашке, чёрном галстуке.
— Что тут происходит? сейчас вызову милицию, и вас выкинут с борта!
— Не шуми, начальник, — старик поднялся, достал из кармана зеленоватую купюру, ленивым жестом всунул её в нагрудный карман рубашки пилота.
Тот оторопело вынул её, разглядел и, схватив за рукав кителя стюардессу, направился с ней к пилотской кабине.
Через полтора часа полёта та же стюардесса со своей напарницей, как ни в чём не бывало, подкатили тележку с обедами и к тому ряду, где сидел старик. Он спал. Его компания азартно разобрала подносы с едой.
…Самолёт летел, как сообщили по радио, маршрутом Москва — Киев — Бухарест — Гарц — Римини.
Маша, пообедав, уснула. Артуру удивительно было, что она нисколько не взволнована тем, что впервые летит заграницу, совсем скоро окажется в Италии. Для него же этот полет казался сейчас злой гримасой судьбы. Оказаться на итальянской земле совсем беспомощным, да ещё с этим неуклюжим существом в качестве поводыря… Он уже бывал в Испании, Франции, во многих странах. Мог видеть, всюду ходить, ни от кого не зависеть. И вот теперь он летел в Италию.
Все хорошее случается слишком поздно. Он был уже не тот. Женщина не та. Только Италия оставалась, наверное, вечно той же прекрасной страной, о которой писали авторы школьных учебников, классики литературы, снимал фильмы Федерико Феллини.
Коль самолёт должен был прилететь в Римини, где похоронен этот человек, которого Артур считал одним из своих учителей, он решил перед тем, как пересесть с Машей на поезд и отправиться на юг итальянского сапога в неведомый городок Барлетгу, купить цветы, хоть одну розу, отыскать кладбище и положить её на могилу недавно умершего гения.
«Кажется, Феллини был последним живым человеком в духовно умирающей Европе, — думал Артур. — Хотя в последних фильмах уже ничего не искал, не пытался прорваться к Богу. Просто констатировал трагизм жизни по принципу — «улыбайся и слезы утирай».
Лишь сейчас, сидя в кресле самолёта, Артур осознал, до чего права откинувшаяся затылком на подголовник спящая рядом Маша, когда на третий или четвёртый раз после своего появления жёстко упрекнула его, сказала, что он опустился. Что ни болезнь ноги, ни беда с глазами ничего не извиняют. Ни того, что в кухне грязно, ни того, что углы окон поросли паутиной….Что с того, что книги его теперь выходили в свет одна за другой. Что со всех краёв получал он пачками восторженные письма. Изредка Артур принимал у себя тех, кто специально добирался до Москвы для того, чтоб только встретиться с ним, задать свои вопросы.
Он старался держаться мужественно. Не все, кто замечал на письменном столе Артура пятикратную лупу, догадывались, что без неё он уже неспособен прочесть ни строчки.
Два месяца назад, как раз после поездок в клинику, к нему позвонила Маша. Он, конечно же, сразу вспомнил двухлетней давности историю с волшебным возвращением крестика, пригласил её в гости.
Маша сразу обратила внимание и на лупу, и на протёкший потолок в кухне, и на рукав рубахи, на котором была оторвана пуговица.
Для начала она потребовала иголку и нитки, затем — веник.
Она стала навещать Артура сперва раз в неделю, потом два. Всегда приволакивала пакет с купленной по дороге провизией.
«Вы в отчаянии, потому что потеряли доверие к Богу.» — заявила она однажды, выкладывая на стол хлеб, помидоры и сыр.
Артур скрупулёзно возвращал ей затраченные деньги. Она брала их, не разыгрывала из себя благодетельницу.
Довольно быстро он понял — Маша нуждается. Работает секретаршей в какой?то фирме, получает двести долларов и половину зарплаты вынуждена отдавать за жилье. Снимает комнату у старушки– алкоголички.
Она сама была крайне неблагополучна, неустроенна, эта тридцатитрехлетняя одинокая женщина. Никого у неё не было, кроме мамы в Киеве, которую Маша с размеренностью маятника посещала раз в два месяца на субботу и воскресенье.
Маша была хорошим человеком, но тем более раздражала Артура её яростная борьба с паутиной и пылью, что он их, вообще?то говоря, просто не замечал, не видел. Она ни на что не спрашивала позволения. Явившись во второй или третий раз, сама отыскала в кладовке пылесос. С тех пор его грозный рокот стал знаком её присутствия в доме.
Уши прожужжала о том, что буфет в кухне облезлый, дряхлый, что необходимо купить стиральную машину, что нет смысла чинить рваные рубашки и свитера — придётся их выбросить. И выбросила. Она не слышала никаких возражений. Будучи ему никем, командовала, толкала на вовсе не необходимые, как ему казалось, траты.
Вот уже год он работал над новой книгой. Как и все предыдущие, Артур должен был «кормить» её. То есть приучился поддерживать себя на том материальном минимуме, только чтоб изо дня в день быть в рабочем состоянии.
Он чувствовал: то, что он знает — знают многие. Но никто не может выразить. Порой Артур ощущал себя авторучкой в незримой руке миллионов одиноких, разобщённых людей…
Поэтому так раздражали продиктованные самыми лучшими намерениями попытки Маши вовлечь его в то, что Артур про себя называл «пошлостью жизни», суетой.
Он должен был спешить. Пока жив, пока глаза ещё видят появляющиеся из?под кончика авторучки собственные каракули, которые все труднее править, разглядывая в лупу.
…Он глянул на все ещё спящую Машу. Отогнал вьющуюся над её коротко остриженными волосами безбилетную, безвизовую муху, перелетающую из России в Италию.
Последнее время Маша подключилась и к самому главному: прочитывала вслух свеженаписанные страницы, правила их под его диктовку.
Работа над книгой подходила к концу. Рукопись нужно было приводить в порядок, перепечатать.
Так в очень короткое время Маша стала исполнять обязанности экономки и секретарши. Платить Артуру было нечем.
С тех пор как он отдал за бесполезное месячное мучительство на- копленные триста долларов, его запасы иссякли. Денег с трудом хватало только на еду и квартплату. Приходилось смириться с тем, что Машины посещения прекратятся. Его опыт подсказывал — за благотворительность рано или поздно нужно платить.
Артуру пришла мысль предложить этому самоотверженному существу переселиться к нему, бесплатно жить во второй комнате, экономя таким образом сто долларов в месяц.
Маша спокойно выслушала это предложение, спросила — «Чего ж вы раньше молчали? Скоро из Италии приезжает один пожилой священник. Звонил моим друзьям–итальянцам, просил снять ему комнату с тем, чтобы рядом жил человек, с которым он мог бы говорить по–русски, практиковаться. Влюблён в Россию, изучает русский язык.»
Так, совершенно неожиданно, в квартире возник дон Донато.
И вот теперь, по его приглашению, Артур Крамер вместе с Машей летел в Италию.
Выходя из «боинга» на трап в ослепительный жар итальянского полдня, он, уже в который раз, с растерянностью подумал о странном стечении обстоятельств: внезапное вторжение в его жизнь Маши, затем дона Донато, и совсем уж неожиданный аванс от издателя за новую книгу.
— Сейчас же выкинем вашу куртку, — сказала шествующая сзади Маша. — Идёте, как мишень из России.
«Джабраилыча» Артур увидел когда стоял в длинной очереди к стойке контроля. Снова дымя сигарой, старик прошёл вперёд всех, хвастливо тыкал протестующим русским паспорт гражданина Италии. Заодно провёл и своих ухмыляющихся бандитов.
Эти улыбочки, эти стриженные затылки были последним напоминанием о России.
