застелена, угол одеяла гостеприимно откинут.
Он погасил свет. Но прежде чем раздеться, подошёл к окну, потянул за шнур. Металлические жалюзи с треском поднялись.
В первую секунду ему показалось, что произошло чудо: зрение полностью восстановилось.
В черноте неба открылся парад звёзд. Артур видел созвездие Большой Медведицы, видел крест Ориона, Кассиопею… А в центре небосвода висела неизвестная желтоватая планета.
Из раскрытого окна тянуло ночной свежестью.
Торцом к окну стоял письменный стол. Вдоль противоположной от кровати стены тускло поблёскивали застеклённые двери книжного шкафа. Артур наугад вытащил одну из книг, подсел к письменному столу, включил настольную лампу.
Буковки в тексте едва различались. Может быть оттого, что книга была на итальянском языке. Он выхватил из своей сумки лупу, записную книжку с авторучкой. Вывел на первой страничке — «Италия».
Смутно, как сквозь пелену тумана, виднелось это слово… Чуда не произошло.
Артур снова подошёл к окну. Звезды все так же сияли в ночи. И он понял, в чём дело: здесь, в маленьком южном городе небо не засвечено миллионами фонарей, как в Москве, и только поэтому он снова увидел звезды, правда, лишь самые крупные.
…Он сидел у окна, машинально перелистывал книгу. В ней оказалось много цветных иллюстраций. Сквозь лупу Артур увидел среди других картинок фрагмент микельанджеловой росписи Сикстинской капеллы — Бог протягивает руку человеку.
Из окна дуло. Он сидел, утопив лицо в ладонях.
Потом пододвинул к себе записную книжку, и после той страницы, где было выведено «Италия», стал писать:
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
«13 авг. Не знаю, каков замысел Бога. Но в том, что Он счёл нужным так ограничить мою самостоятельность, прислать ко мне Машу, а затем и дона Донато, в том, что сейчас я после московского ада вдруг оказался в Италии, в Барлетте, в этой комнате — скрыт смысл. Которого я не понимаю.
Другие могут свободно передвигаться, все видеть. За что мне нанесён двойной удар? Неужели я хуже многих ?
Так или иначе, зачем?то Он привёл меня сюда. Не остаётся ничего, кроме как внимать тому, что происходит. Буду стараться в конце каждого дня по горячим следам записывать, пытаться понять. Из?за своих бед я давно потерял бдительность души. Кажущийся хаос звёздного неба — несомненно изнанка какого?то узора. Так же и с человеческой жизнью.
Но сейчас не об Италии. Из головы не идёт мой отец, папа, снившийся мне в ту ночь накануне последней поездки в клинику Гельмгольца.
Конечно я не вспомнил как и в каких обстоятельствах он снился. Да и не в этом дело. Сегодня я здесь, в Барлетте, можно сказать, наслаждаюсь жизнью. Ах, как грызёт чувство вины перед бедным моим отцом, папой. Особенно за тот декабрьский вечер 82 или 83 года, когда я поддался на уговоры, отпустил его с приехавшей за ним активисткой из Текстильного института, где он состоял на партийном учёте, на отчётно–выборное собрание.
Мой старик, больной, беспомощный, с катарактой на глазах, нужен был им «для кворума». Квакающее слово.
Она обещала доставить его обратно. Но бросила после собрания. И отец потерялся, сначала в коридорах и на этажах института, потом в метро. Заплаканный, как ребёнок, возник у подъезда, где я его ждал, лишь в первом часу ночи. Господи, сохрани и помилуй отца моего, не успевшего при жизни встретиться с Богом…
Итак, сегодня утром я был ещё в Москве…»
Он конспективно записал события прошедшего дня. Помолился. Лёг.
…Смутное воспоминание о рассветном перезвоне колоколов, обнаруженная у письменного стола сумка с его вещами, очевидно принесённая Машей, то, что на часах было уже половина десятого — все это вызвало у Артура чувство виноватости.
Из коридора не доносилось ни звука.
Он принял душ, переоделся во все чистое. И отправился на разведку.
По тёмному, без окон, коридору шёл мимо закрытых дверей, мимо столика с телефонным аппаратом. В самом конце дверь была открыта настежь, и Артур оказался в столовой.
На краю большого, застланного скатертью стола, стоял чайный прибор, картонная коробка с пакетиками чая «пиквик». Рядом лежала Машина записка. «Мы с Донато внизу на службе. Холодильник полон продуктов. Донато велел брать. За вами после десяти приедет РАФАЭЛЬ. Отвезёт на море.»
Экзотическое имя породил в воображении Артура образ некоего итальянского ангела.
И одновременно он понял, отчего возникло чувство виноватости: рассветные колокола безусловно призывали в храм на католическую мессу, куда он при всей симпатии к дону Донато, ходить не собирался, о чём ещё в Москве заявил Маше.
Артур вскипятил на газовой плите воду в кастрюльке с длинной ручкой, заварил в чашке пакетик чая. Соваться в холодильник было неловко.
Наскоро выпив чай, он вернулся в комнату, отыскал среди своих вещей плавки.
В дверь постучали. На пороге возник плотный, сильно лысоватый человек в очках. Отнюдь не похожий на ангела. Он широко улыбался.
— Рафаэль? — спросил Артур.
— Си, — ответил тот. — Рафаэле.
Когда внизу, во дворе, садились в белый «фиат», выяснилось, что Рафаэль не знает английского. Контакт с ним без Маши был невозможен.
Под небом, затянутым сплошным покровом облачности, начинался тихий, несуетный день. Узкие улицы Барлетгы, её небольшие, обсаженные могучими платанами и акациями площади, здания со сплошь облупившейся штукатуркой и лохмотьями старых афиш, огромный пустырь, посреди которого почему?то стояла мраморная вилла с двумя пальмами у входа — все это мелькало и мелькало за окнами автомашины. Артур помрачнел. Оттого места, где он поселился, до моря оказывалось далековато, по крайней мере, пешком добираться будет трудно, невозможно.
Машина пересекла рельсы заброшенной узкоколейки, свернула направо, на неожиданно широкую щеголеватую набережную. Слева за линией пальм и олеандров замелькало пространство моря. Сегодня оно казалось не зеленоватым, а серо–графитным. Бесконечные песчаные пляжи за низким бетонным парапетом были пусты.
Рафаэль ехал все дальше, пока не свернул к далеко уходящему в море пирсу.
Пирс был пуст. По его сторонам не стояло ни одного судна, на нём не было ни одного рыболова.
Они вышли из машины. Рафаэль указал направо, туда, где за пирсом желтела широкая полоса неогражденного «дикого» пляжа.
Артур кивнул. Он подумал о том, что не запомнил дороги назад, собственно говоря, не знает, где живёт.
Рафаэль придержал его за плечо, ткнул пальцем в свои наручные часы, потом поднял две пальца, явно демонстрируя тем самым, что вернётся через два часа.
…Ноги увязали в песке. Чем ближе подходил Артур к лениво колышущейся воде, тем быстрее хотелось бежать, лететь навстречу морю.
Так получилось, что он с детства был словно обвенчан с солёной стихией. Купанье, морская рыбалка, путешествия на гребной шлюпке — это всегда был праздник, высшее наслаждение, сравнимое разве что с разделённой любовью.
Несколько лет он не виделся с морем. И вот теперь оно лежало перед ним. Новое. Адриатическое.
Артур сбросил одежду, вошёл в воду. Она была тёплая.
