море, что провёл дурную ночь с | этим прерывистым сном, с этими консервными банками. Превозмогал дремоту, стыдясь того, что дон Донато может застать меня дрыхнущим в разгар дня. Завидовал ему, вечно бодрому, казалось, никогда даже не думающему о своём возрасте. Казалось, вот он?то всегда счастлив, здоров. И не нужно ему никаких экспериментов.
Я, видимо, все?таки задремал, потому что не расслышал как в комнату кто?то вошёл и закрыл мне глаза тёплыми ладонями. Ухватил их, попытался сдвинуть. Вскочил.
Увидел смеющуюся Розарию.
А в дверях её мужа Джованни, стоящего рядом с Донато. Улыбавшегося, как семидесятилетний ребёнок.
— Вставай! Аванти! Едешь с нами!
Розария- коренастая, очень толстая женщина. Любой человек, глянув на эту толстушку, сразу понял бы: она- славная.
Вдохновлённая нашей «перестройкой», Розария когда?то училась на модных в то время курсах русского языка. Что?то выучила. Во всяком случае, я мог с ней объясняться.
— Чао, Розария! — расцеловался с ней, со смущающимся Джованни. — А почему вы оба не на работе?
— Узнала- ты приехал! Отпросилась. А Джованни теперь работает дома.
Едешь к нам и — никаких разговоров.
— Постой, я ведь сегодня у полицейского Нардо.
— Сегодня ты у нас до самого вечера. Правильно выражаюсь? Ну, идём же! Мама тоже тебя хочет видеть. Помнишь мою маму?
— Ещё бы.
— Святая мадонна! Как она хочет тебя видеть! И наша дочка Кармела!
Шума и гама от Розарии было на всю комнату.
— Езжай, — сказал Донато, провожая нас к дверям. — А Нардо я позвоню, перенесу твой визит.
— Минутку! Спускайтесь, сейчас догоню! — крикнул я своим спутникам.
Быстро вернулся в комнату, достал из сумки фотографию жены и дочери. С того давнего приезда в Барлетту они сдружились с этой семьёй, и мы в Москве решили — лучшего подарка не npидумаешь.
Вообще, чуть не половина провинциальной Барлетты, слава Богу, пока
не наводнённой туристами, ещё шесть лет назад стала нам знакома. А некоторые жители сделались персонажами моих книг. В том числе и семья Розарии.
Баловнем судьбы катил я в машине с людьми, которые безусловно любили меня, моих близких.
Читатель, ты спросишь — «Разве это состояние нельзя назвать счастьем?» Можно, конечно, можно. Но оно было сиюминутным, теперешним. Из него невозможно черпать энергию прошедшей молодости.
«Ну и что? — скажет тот же читатель, которому не трудно представить себе, как меня потом принимали в доме Розарии. — Ради тебя люди по пути заехали на рыбный рынок, накупили мидий, креветок, приготовили роскошный обед, пока ты пытался общаться с улыбающейся беспомощной бабушкой, пока Кармела показывала тебе свой детский компьютер. Плохо тебе? Чего ещё нужно?»
Много чего мне нужно, читатель…Прежде всего — здоровья и сил, чтобы успеть написать для тебя эту книгу.
5.
Одинокий пластиковый стул с полотенцем и переброшенным через
его спинку спортивным костюмом белел на песке пляжа. А я торчал у кромки воды. Резкий, холодный ветер дул с севера вдоль Аппенинского полуострова. Сегодня прибрежные воды ещё более напоминали тельняшку. Седые валы возникали над полосами подводных мелей, с грохотом рушились рядом, обдавая шипящими шматками пены.
Моя нерешительность обострилась минутой назад, когда на пляже появился Марко. Ветер развевал его седеющую шевелюру. Невдалеке высилась длинная мачта, на которой он поднял два вылинявших флажка — красный и голубой, что?то крикнул мне и удалился.
Когда Донато в семь утра вёз меня сюда, я твёрдо решил: во что бы то ни стало наплаваюсь, обязательно вспомню хоть что?нибудь счастливое, оденусь, усядусь на стул и пока никто не мешает, стану уходить в молодость.
Вообще говоря, я подозрительно отношусь к фанатикам, что бы они ни проповедывали. Однако, для достижения серьёзной цели необходима устремлённость, часто непонятное другим людям упорство.
…В конце концов я подмёрз. И заставил себя войти в море. Вода оказалась тёплая. Через пяток шагов меня весело сшибло с ног грохочущим водяным валом. Пришлось один за другим прошибать собой высокие гряды прибоя. Когда мелководье кончилось, я очутился в совершенно спокойном штилевом море. Грохот волн доносился теперь со стороны берега. А здесь толща моря то поднималась, то опускалась, и тогда я то видел на пляже свой стул, то он исчезал заслонённый вздыхающей грудью моря.
Зато всё время видна была мачта на берегу с трепещущими под ветром флажками, взывающими к благоразумию.
Но я поплыл, наслаждаясь волей. Направился в этот раз налево, в сторону смутно виднеющихся очертаний знаменитого полуострова Гаргано – шпоры перед концом итальянского сапога, так отчётливо обозначенной на любой карте мира.
В первый же приезд нас с женой увлекли в автомобильное путешествие по этому почти безлюдному заповеднику солнца, густых сосен и запаха моря. Лишь однажды мы заметили на лесной тропе группу туристов в пробковых шлемах, видимо воображающих себя где?нибудь в джунглях Индии.
Берег полуострова находился от меня далеко- километрах в двадцати. Казалось удивительным, что он виден с такого расстояния.
Я плыл к нему. Потерял чувство времени.
Вспоминал о греческом острове Скиатос, на котором когда?то спасался от угрозы убийства. Позванивали по ночам всю осень, угрюмо обещая отправить на тот свет вслед за отцом Александром Менем.
Лишь за месяц до того как назрела необходимость на время уехать из Москвы, из России, я подумал о том, что не смогу общаться с местными жителями, говорящими на греческом. В лучшем случае- на английском. И тут кто?то порекомендовал некую Люсю, преподавательницу английского языка.
По вечерам она приезжала ко мне, одинокому тогда человеку. Толковая. Ставила двойки за плохо исполненные письменные упражнения, привозила кассеты с курсом английского для начинающих. Вдалбливала правила, заставила завести картотеку английских слов.
Через несколько занятий вдруг отказалась брать за учение деньги! Привезла с собой шестилетнего сына–увальня от первого брака.
Каким же надо было быть дураком, чтобы не понять, чем пахнет дело!
Так или иначе, был ли я тогда от всего этого счастлив?
С тех пор давно исчез в зыбком тумане воспоминаний npeкрасный греческий остров. Я женат, дочке девятый год. Дружу с доном Донато, плыву в Адриатическом море…
И тут я спохватился — ведь в десять к пляжу за мной приедет Донато!
А сейчас сколько времени? Мало того, что я заплавался. Меня невесть куда отнесло, течением.
Решил напрямую доплыть до суши и пешком вернуться к своему стулу с одеждой. Волны прибоя кубарем выкатили меня к прогретому солнцем песку дикого пляжа.
Я торопливо шёл мимо россыпей красивейших ракушек–вееров. Кремовых, белых, розовых. Кое–где среди них усыхали, выкинутые морем, маленькие крабы. Если бы не спешка, можно было бы начать целую коллекцию для дочки.
Фантазия природы всё?таки выше фантазии человека. Эти роскошные ракушки были, как маленькие ордена, и я решил в последующие дни такую коллекцию собрать, чтобы потом, в Москве, наградить каждого из своих друзей орденом Адриатического моря.
