где строился алюминиевый комбинат, когда раздался звонок телефона.
— Здравствуйте. Это Владимир Файнберг? – произнёс тихий женский голос. – Я от Джима.
— Какого Джима?
— Простите, это апартамент Владимира Файнберга?
— Апартамент. Я у телефона.
— Привезла привет от Джима. От Жени. Так вы его называли?
— Господи!.. А вас как зовут?
— Дина.
— Откуда вы говорите, Дина?
— Из отеля «Националь».
Как током прошибло! Наконец, догадался о каком Джиме–Жене идёт речь, понял, откуда она приехала. Подумал: «Телефоны в «Национале» наверняка прослушиваются… Могла бы позвонить с улицы, из автомата».
Дина продолжала говорить о том, что имеет всего несколько часов свободного времени, приехать ко мне в гости она не успеет, а вот встретиться прямо сейчас, к девяти, у фонтана Большого театра было бы удобно.
Действительно удачно складывалось – не принимать её у себя, где и угостить–то особенно было нечем.
Не допив кофе, я сунул в карман толику денег, ещё летом спрятанную от самого себя в томике Платона, и поехал на метро в центр города на встречу с гражданкой Соединённых Штатов Америки.
…Женька, с которым я учился на Высших режиссёрских курсах, уже четыре года как эмигрировал. Никому ни письма, ни весточки. Как в воду канул. Знались домами, дружили. Приезжал ко мне на съёмки в Минск. Оттуда съездил со мной в Вильнюс на поиски натуры. Большой знаток, казалось бы, несоединимых вещей – оперы и джаза. Любитель выпить.
Дина где–то задерживалась. Недвижные фигуры всё так же маячили по обе стороны фонтана. Чтобы не нервничать, не придумывать чепухи, я решил заранее представить себе, как она выглядит, эта американка. Такое волшебно удаётся, если сформулировать вопрос – кому?! – и, отрешившись от всего сущего, прикрыть глаза… Но я не успел.
— Владимир Файнберг? – навстречу быстро шла, летела, высокая, точёная женщина в белом, не по сезону, плаще, тащила большую, доверху набитую пластиковую сумку с надписью «Онтарио».
— Привет! – сказал я нарочито громко, чтобы показать тем двоим, что нисколько не боюсь.
— Правда, неделю назад я уже была здесь в Москве, не смогла застать вас. Уехала с туристами на Байкал, и вот сегодня назад, в Нью–Йорк, – она подала ледяную руку с ярко окрашенными ногтями.
— Дина, сколько у вас свободного времени?
— Один или два часа, да? Так правильно?
— Да, – откликнулся я, глядя на её напряженно улыбающееся лицо, на искрящиеся московской моросью соломенного цвета волосы, перекинутые через плечо на грудь.
— Знаете что, давайте уйдём отсюда. Тут совсем близко кафе «Метрополь», согреетесь. Я тоже замёрз. Вы хорошо говорите по–русски.
— Моя бабушка – полячка из Киева.
Не оглядываясь, я вывел её из сквера к памятнику Островскому. Подземным переходом пересекли проспект Маркса, Дина рассказывала о бабушке, в двадцатые годы оказавшейся в Чикаго и вышедшей там замуж за американца голландского происхождения, а я слушал её и думал о том, что ничего удачнее невозможно изобрести: кафе «Метрополь» – место посещаемое преимущественно иностранцами, безусловно контролируемое, следовательно, тайной встречи с американкой приписать не смогут… Правда, сумка, по–видимому, с подарками от Женьки, могла стать предметом особого внимания.
Толкнув вертящуюся дверь гостиницы и пройдя налево в кафе, я вместе с плащом принял у Дины сумку, отдал сверкающему золотом позументов гардеробщику, успел заметить, что из неё поверх других подарков торчит углом прямоугольный свёрток, обтянутый зелёной фирменной бумагой с надписью «Reserve Blend». Надпись была вверх ногами. Это я точно запомнил.
Гардеробщик взял вещи, слегка поклонился Дине, задержал потяжелевший взгляд на мне. В этот момент показалось, что сейчас меня выставят в шею. Но затем оба наших плаща были повешены на крючки, сумка сунута под стойку, и поверх неё лег пластмассовый номерок.
Кафе обняло теплом и светом. Сели за столиком у окна, надёжно ограждавшего от дождя, пронизанного мигающими огоньками светофоров.
— Джим говорил, он тебя, наверное, поведёт в кафе «Националь» или в «Метрополь», – Дина достала из нагрудного кармана синего вельветового платья зажигалку, пачку «Мальборо», нервным движением головы перекинула золотистые пряди волос с груди за плечо. – Вообще, это он всё придумал.
Подошла официантка, протянула поблёскивающее глянцевитой обложкой меню,
— Дина, нам крупно повезло. Предлагают грузинское вино «Киндзмараули»! А что будем есть?
— Спасибо. Нас только что кормили в отеле. Может быть, чашку кофе?
Я заказал бутылку «Киндзмараули», омлет с сыром, пирожные, кофе. Строгая официантка, скорее похожая на гостиничного администратора, ушла.
За годы, что я здесь не был, кафе изменилось. Столиков стало больше. Исчез диван между стойкой бара и дверью, на котором, насосавшись коньяка, любил спать лилипутик с галстуком–бабочкой под подбородком. Женьку в своё время страшно интересовал этот загадочный персонаж.
Дина покуривала, напряжённо улыбалась, смотрела в упор, словно знала обо мне что–то, чего я знать не мог.
— Что вы делаете здесь? Туристка?
— Не совсем. Я американский гид с русским языком. Была в России с группами четыре, или, нет, пять раз.
— Понятно. Третьяковка, Суздаль, Золотое кольцо, Ленинград…
— Это так, иногда. Для заработка. Я – актриса в Бродвее, да? – и тут она так улыбнулась, что стало видно – действительно актриса, красавица.
— Согрелись?
— Да. Хотите «Мальборо»?
— Спасибо. Никогда не пробовал.
Дина щёлкнула зажигалкой, дала прикурить. Официантка принесла заказанное, откупорила бутылку, разлила в бокалы на тонких ножках тёмно–красное вино.
— Ваше здоровье! За встречу.
— Один момент! – ножом и вилкой она ловко переложила из маленькой горячей сковородки на тарелку пышный овал омлета, по–матерински заботливо придвинула ко мне, и я увидел – запястья обеих её рук перечёркнуты косыми шрамами. Там, где вены.
— Немножко голодный, да? – она сначала пригубила вино, затем чокнулась, выпила до конца. – Скажите, вы всё так же?
— В каком смысле? – я доел омлет, тоже допил свой бокал.
— Джим много говорил о вас. Как вам трудно издавать стихи, не хотят снимать кино по вашим сценариям, да?
— Предположим, – отозвался я. Почему–то ненужным показалось делиться с ней тем, что как раз теперь я стою перед новым поворотом жизни, когда ни литературные, ни кинематографические страсти не страшат…
Ладонь, всё такая же холодная, ледяная внезапно легла на мою руку.
— Владимир! Вы напишете для меня пьесу, да? Никогда не писали сценарий для театра?
С изумлением смотрел я на это существо из другого мира… Самое интересное, что с тех пор, как были получены и опубликованы снимки обратной стороны Луны, у меня из головы не шла мысль о пьесе, в которой была бы показана обычно невидимая сторона существования каждого, может быть, самая главная…
— Это всё Женька–Джим придумал?
